— Эй! — крикнула Лялеко.
Из палаток вышли орочоны.
— Чего кричишь?
— Гости едут!
Орочоны посмотрели в ту сторону, куда показала Лялеко.
— С этой стороны не доедут до нас гости, — сказал Гольтоулев, — утонут.
— Зачем они едут, ты не знаешь ли? — спросили орочоны.
— Как не знать! — Гольтоулев сплюнул. — В гости едут. Нас грабить будут.
— Эко! Пусть лучше утонут, если так.
Орочоны пошли вверх по течению реки. Побежала и Лялеко.
Внизу река, сдавленная скалами, клокотала. Дальше начинались пороги.
— Эй! — крикнул Гольтоулев со скалы в реку людям в лодках. — Утонете!
— Не утонем! — ответили люди из лодок.
— Утонете! В позапрошлом году мой сын утонул.
Гольтоулев сел на пень, достал из-за пазухи кисет, закурил трубку.
— Я вам говорю, утонете, — сказал Гольтоулев и сплюнул вниз в реку.
— Не утонем, — ответили люди из лодок.
— Не утонут, — сказал Никанор. — Видать, опытные люди. Эй! Правее держите. К тому берегу ближе держите!
Лодки, миновав скалы, приближались. Уже были видны лица сидевших в лодках, бороды, носы. В лодках сидели усталые люди в зимней одежде.
"Должно быть, из зимнего края!" — подумала Лялеко.
Людей в лодках было много, им было тесно.
— Грабить едете? — спросил их Гольтоулев.
Лодки подошли к берегу.
— Пушнину куда положите, если едете грабить? Места у вас мало.
— Да нет, — лениво ответили люди из лодок, — не грабить. Бить едем.
— Кого бить?
— Тех, кто орочон грабит.
— Эко! — удивился Гольтоулев. — Бить?
Приезжие привязали лодки и, оставив одного человека с ружьем — сторожить, пошли.
— Значит, боитесь, чтоб мы вас не ограбили, человека с ружьем оставляете, — усмехнулся Гольтоулев. — А идете куда?
— К тебе.
— Эко! До меня высоко. Тут есть другие. Они живут ниже.
— Кто близко живет?
— Пожалуй, я, — ответил старик Никанор.
В юрасе Никанора стало тесно. Тесно стало на поляне, где стояла юраса. В лесу под горой стало тесно от людей.
Лялеко хотела зайти в юрасу, да застыдилась — там чужие люди сидят, сердитые, бородатые.
Подкралась она к юрасе и заглянула в щель на чужих людей. Чужие люди сидели возле камелька и ели оленину. Лялеко стало смешно: большие люди, а есть не умеют, — накрошили мяса, как старухи, и кладут в рот по кусочку.
— Зубы у вас, что ли, старые, — крикнула Лялеко, вбежав в юрасу, — или ножа острого вы боитесь?
И, взяв в зубы кусок оленины, отрезала его ножом перед самыми зубами.
— Губы не отрежь, — рассмеялись чужие люди, — без носа себя оставишь.
Чужой человек поднял Лялеко сильными руками и передал ее другому чужому человеку, тот передал ее третьему. Лялеко схватила его за бороду. Бородатое лицо рассмеялось.
— Твоя? — спросил у Никанора чужой человек.
— Пожалуй, моя.
— У меня тоже есть такая.
Один из чужих людей вздохнул:
— Наши далеко! Эх, далеко!
Никанор помешал в камельке дрова.
— Эх, далеко же, — повторил чужой человек.
— Как далеко? — спросил Никанор. — Верст сто будет?
— Дальше, — сказал чужой человек.
— Верст двести?
— Еще дальше, — ответил чужой человек и рассмеялся.
Все рассмеялись. И Никанор с Лялеко тоже из вежливости рассмеялись, хотя не знали, чему смеются чужие люди.
— Вы кто такие будете? — спросил гостей Никанор.
— Про партизан слыхал?
— Как же. Купец мне про них рассказывал.
Никанор, схватив уголек из камелька, разжег трубку.
— Купец тут один приезжал с племянником. "Раньше царь был, — сказал он нам, — теперь, слава богу, царя нету. Я теперь власть вместо царя, уважайте меня, орочоны". Пушнину забрал. Обещал лодку с товаром послать. Лодку послал, да без товара. Товар партизаны, сказывал, отобрали. Еще пушнины просил. Обещал другую лодку с товаром послать. Вы уж ее не отбирайте.
Партизаны рассмеялись.
— Чего смеетесь?
— Да так, ничего.
Утром на озере плавали утки. Гольтоулев выстрелил в них. Утки поднялись над озером.
— Эко! — сказал Гольтоулев и пошел, подкрадываясь.
В юрасе Никанора проснулась Лялеко, разбуженная выстрелом.
— Чужие люди, — спросила она, — еще не уехали?
— Спят, — сказал Никанор, — видишь, сколько на нарах ног. Лялеко увидала на нарах большие ноги чужих людей. Она стала считать ноги, хотелось ей узнать, сколько спит гостей, да ног было больше, чем знала она чисел.
Чужие люди проснулись, встали, пошли к реке — мыться. Потом сели пить чай из большого котла.
— Как тебя зовут? — спросила Лялеко чужого человека с рыжими волосами.
— Петрован.
— Добавь: Рыжий. Его зовут Петрован Рыжий. Петруха. Петька. Петр Ильич.
Лялеко подумала: "Как много у него имен. И волосы у него какие! Вот бы мне такие рыжие волосы".
Лицо у Петрована Рыжего было нежное, как у теленка, а руки были грубые, большие, как деревья.
Лялеко подбежала к Петровану и понюхала его.
Другие чужие люди стали смеяться над Петрованом.
— Петруха, это она целует тебя. У нас целуются, а у них нюхаются.
Как-то сказал Петрован Рыжий старику Никанору:
— Руки у меня скучают. Мне охота из дерева что-нибудь сделать. Мастер я.
Не раз виделись и разговаривали с Ильичем подмосковные крестьяне. Одна из таких встреч стала темой картины В. Цыплакова "Ленин с крестьянами".
— Деревьев здесь много, — сказал Никанор.
Петрован свалил сосну и стал отесывать ее.
Подошли партизаны. Должно быть, у них тоже руки скучали по делу.
— Мастера мы по дереву, — обратились они к Никанору. — Хочешь, шкаф тебе сделаем?
— Делайте, — сказал Никанор.
С горы спустился Гольтоулев — посмотреть, что делают гости.
— Эко! — сказал он. — Никак, городские вещи делаете?
— Городские.
— Шкаф! На что Никанорке шкаф? Штаны свои, что ли, вшивые в шкаф повесит?
— С тебя снимем штаны, Никанору отдадим. Будет что в шкаф весить.
— Снимайте. Я другие надену. У меня штанов много.
— Сам снимай.
Гольтоулев помолчал.
— Вы что ж, дом хотите Никанорке поставить?
— Будет время, поставим и дом. Такому человеку, как Никанор, ничего не пожалеем.
— А такому, как я, человеку?
— Такому человеку гроб выстроим, когда помрет. Ты не сердись, Гольтоулев, мы это шутя. Живи, только народ не обманывай.
— Эко! Худые слова говорите. Я вам худых слов не говорил.
— Не сердись на слова. Мы люди такие — говорим, что думаем.
— Ладно, — сказал Гольтоулев. — Худые слова ветер унес. Скажите что-нибудь хорошее.
— Попроси Никанора. Он тебе скажет.
Петрован Рыжий сделал для Лялеко забавные, городские игрушки.
— Играй, — сказал. — Играть-то умеешь ли?
Лялеко, когда ложилась спать, игрушки положила возле себя. Утром встала, смотрит — чужих людей нет.
— Ушли. Куда ушли?
— Воевать. В худых людей стрелять.
— Совсем ушли?
— Нет, наверно, придут.
Старик Никанор сказал соседям:
— Чужие люди своими стали. Они вроде сыновья у меня. Теперь у меня сто сыновей.
— Что это Никанор там говорит? Слышу, про нас что-то говорит А что, не понимаю, сказал Ожигов, командир отряда.
— Ругает нас Никанор, — ответил Кирилка.
— Ругаю я вас, — сказал Никанор.
— За что ругаешь?
— Зверей вы распугали. Стреляете много. В людей стреляете. В зверей надо стрелять. В зверей нечем стрелять — порох весь извели.
В юрасе Никанора собирались орочоны. Места в юрасе не хватало, опоздавшие сели под открытым небом возле юрасы.
Командир отряда Ожигов встал.
— Собрание считаю открытым, — сказал он. — Слово имеет товарищ Никанор.