— Ты что там партизанишь? Кто дал тебе право нарушать законы? Что ж молчишь? Или ты думал, что это сойдет тебе с рук? Черт знает что! Безобразничают, своевольничают. А за них тут оправдывайся и вывертывайся. Ну, отвечай. Что натворил там?
С огромным усилием я выпростал язык откуда-то из горла и зачем-то переступил с ноги на ногу.
— Мы хотели… У нас нет клуба… А школа народная… На конференции по культуре…
Я хотел было сказать, что это Симонов подсказал нам, но начальник остановил меня.
— А это что такое? Кто тебя так?..
Я невольно провел по щеке рукой.
— Он, Комаров.
Широкое лицо Малинина потемнело.
— Как же это?
— Ударил жеребца, а попал в меня.
По губам начальника скользнула усмешка.
— Ишь ты, ловкач! Ударил жеребца…
Он вышел из-за стола и позвал Музюлева. Тот в ту же минуту вырос на пороге.
— Слушаю, товарищ начальник!
Малинин решительно махнул рукой.
— Комарова!..
Мельник вошел спокойно и уверенно. Остановился посреди комнаты и угодливо улыбнулся. Но Малинин ничего не заметил. Подойдя к Комарову, он качнулся на скрипучих сапогах, будто собираясь ударить, и насмешливо сказал:
— Так, так. На других — с жалобой, а сам — за рукоприкладство?..
Комаров попытался было что-то возразить, но Малинин остановил его:
— А ну-ка, гляньте на свою работу. Гляньте хорошенько…
Я повернулся к мельнику щекой. Тот побледнел и потупился.
— Нечаянно, гражданин начальник!
— Ага, нечаянно! — злорадно повторил Малинин. — Метил в жеребца, а угодил в комсомольца! Да еще в секретаря ячейки? Ну, знаете!.. — Он зашел за стол, костяшками пальцев постучал по нему. — Жалуетесь на беззаконие, а сами… Или законы только для нас, а вы от них свободны?.. — Он опять вызвал Музюлева и приказал составить протокол. — И арестовать. Арестовать обоих. До особого распоряжения!..
Музюлев водворил нас в одну камеру. Пожелав арестантам всего хорошего, он закрыл дверь и звякнул замком.
Комаров злобно хихикнул и сказал!
— Вот уж никогда не думал, что придется сидеть с каким-то комсомольцем.
— А мне никогда не приходило в голову, что буду наедине с кулаком под запором.
— Я не кулак! — рассвирепел мельник. — Слышишь ты, голодранец? Я хозяин! И всегда буду хозяином!
— Что кулак, что хозяин — одна сволочь, — выпалил я. — А вот будете ли вы хозяином всегда, это еще мы посмотрим.
— Кто это — мы? — зашипел Комаров, покрываясь красными пятнами. — Кто, я спрашиваю?
— Народ, — стараясь быть спокойным, ответил я. — Народ решит, хозяйничать вам или нет. А скорее всего выбросим мы вашего брата на свалку и сами станем хозяйничать.
Комаров весь затрясся. И сунул мне под нос кукиш.
— А вот на-ка, выкуси! Сам и со своими бандитами. Не быть тому, чтобы вы добром моим пользовались! Никогда не быть! Ишь, чего захотели! Хозяйничать! Да мы вас скорее в порошок…
— Но, но, гражданин Комаров! — сказал я, — Осторожней. Вы не на мельнице, а в милиции. Держитесь поприличней.
Комаров зло расхохотался.
— Слыхали? Щенок учит меня! Меня, Комарова!.. — Он подступил ко мне и заскрежетал зубами. — Я вот сейчас возьму и удавлю тебя, как… как… как… — И протянул руки с пальцами, похожими на когти. — Вот сейчас покажу тебе народ.
Я отступил в угол и невольно оглядел камеру. Тесная, с маленьким оконцем, забранным железной решеткой. Ускользнуть в такой тесноте немыслимо. В самом деле, схватит и удавит. Вон они у него какие, ручищи! Да и сам — крупный, плотный, как дуб. Нет, с таким не справиться!
А Комаров шипел, брызгал слюной.
— Всех порешим! Всю коммунию и комсомолию! Чтобы никогда не соединились пролетарии!
Глаза его наливались кровью, грудь ходила ходуном. Казалось, он лишился рассудка. И готов на что угодно. Надо было как-то оглушить его, чтобы пришел в себя. И я, собрав всю выдержку, спокойно сказал:
— А пуля, пуля в лоб?..
Комаров вздрогнул, как от выстрела, сжал кулаки и опустил их.
— У-у-у, дьяволы! — простонал он. — Холеру бы на вас! И всех до одного!..
Он тяжело опустился на топчан и затих. А я вышагнул из угла и насмешливо спросил:
— Что же вы, гражданин Комаров? За собственную шкуру сдрейфили?
Комаров не ответил. Он будто сразу оглох. Я присел на противоположный топчан.
— Времена ваши улетучились. И вам уже не сладить с нами. Руки стали короткими. А у нас выросли. И еще будут расти…
Комаров молчал. Весь съежившийся, он уже не казался страшным. Я вытянулся на голых досках, подложил руки под голову. Хотелось подчеркнуть независимость. Но причиной была усталость. Она валила с ног. Сколько труда и волнений. И все за один день.