Наступил день, когда Распутин сделал свои первые шаги на опасном поприще царского «советника». Случилось так, что Тобольская епархия какое-то время оставалась без архиепископа. Григорий убедил царя назначить на вакантное место монаха Варавву, бывшего помощника садовника, «человека простого и без образования». Высшее духовенство негодовало. Но царь уступил. И Распутин понял, что теперь он может требовать от царя чего угодно. И он требовал.
Он приближался к своему пятидесятилетию. Когда он входил своей тяжелой крестьянской походкой в светскую гостиную, воцарялось молчание, преисполненное уважения и восхищения. Молодой аристократ князь Феликс Юсупов описывает его в то время как человека «среднего роста, жилистого, но худого», с «непомерно длинными» руками.
С первого знакомства с Распутиным Феликс Юсупов был «поражен его странными манерами». Был ли он похож на святого? «Скорее на лукавого, сладострастного сатира». Что в нем всегда поражало — это его взгляд, пронзительный и тяжелый: «В нем, действительно, ощущалась таинственная, сверхъестественная сила. Его слащавая улыбка поражала почти так же, как и его ужасный взгляд; она была злой, хитрой и чувственной одновременно».
Женщина, которая встретилась с ним незадолго до войны, также настаивала на необычности взгляда Распутина:
— Какие странные у него глаза! Каждый раз, когда я находилась в его присутствии, я бывала неприятно поражена силой его взгляда и не могла его долго переносить…
Посол Франции Морис Палеолог, сильно предубежденный против этого «распутника», нашел его личностью вполне заурядной; но несмотря на это, он признавал, что «выражение власти источали эти голубые глаза».
Удивительный дуализм. Распутин был способен во время самой обычной беседы неожиданно упасть на колени и начать молиться со страстным усердием. В самый разгар своей славы он вдруг оставил всех и отправился в Святую землю, посетил гору Афон и Иерусалим, рыдал на могиле Христа. Но в Санкт-Петербурге, с первого же дня после возвращения снова начались грязные оргии. Женщины и молодые девушки, приходившие в квартиру № 20 дома 64 на улице Гороховой молить его об исцелении, просить его совета или поддержки, возможно, получали то, что искали. Чаще всего в этом доме, в котором пахло «щами, прогорклым маслом и горячим козьим сыром», они находили даже большее. Если посетительница была хорошенькой, Распутин приглашал ее сесть рядом с собой на диван. Он говорил о Боге, небесах, искуплении — и одновременно, при всех присутствующих, без лишних церемоний начинал ласкать девичью грудь.
Зачастую в самой середине проповеди Распутин прерывался и уводил посетительницу в свой кабинет. В таких случаях его категорически запрещено было беспокоить. Каждому было известно, что в этот момент он собирался посвятить себя церемонии «очищения грехом». В большинстве подобных случаев посетительница ничего не имела против. При этом «придворные» дамы Распутина, находившиеся в его апартаментах, подбадривали «новенькую», советуя ей сделать все, чтобы удовлетворить благочестивые стремления «святого отца». Но иногда все проходило не совсем гладко. «Новенькая» выбегала из кабинета старца в помятой одежде, с криком и рыданиями. Какое осуждение читала она тогда в глазах друзей Распутина! Даму грубо выталкивали на улицу и впихивали в экипаж; после чего преданные друзья всеми силами старались утешить дорогого, бедного отца Григория, которого эта глупая, находящаяся во власти демона гордыни женщина только что так оскорбила. Бывало, что «глупая женщина» обращалась в полицию. Начальник околотка тогда составлял протокол, отсылая копию в заинтересованные инстанции. Обычная формальность. Никогда против Распутина не выдвигалось никаких обвинений.
Как-то во время войны враги Распутина тайно проникли в одну из комнат, где старец предавался своим обычным оргиям. С помощью магниевой вспышки была сделана фотография. Через несколько дней это свидетельство было представлено императрице Александре. Нанесло ли это ущерб репутации Распутина? Совсем нет, напротив. В гневе Александра потребовала, чтобы был найден преступный безбожник, который загримировался и осмелился — и с какой возмутительной дерзостью! — сыграть роль святого Григория!