– Нет, нет, без Вадима Валентиновича у нас ничего не получится. Он знает всех. Да, у него в картотеке куча имён. И никто ему не откажет. А то поедем к каким-то аферистам, которые «новодел» всучат нам, как оригинальную мебель 19 века.
– Кто это?
– Да это директор Петергофского музея. К нему хорошо было бы зайти посоветоваться.
Но Ваня с этим категорически не согласился.
– Да не нужен нам никакой Вадим Валентинович. Поехали к Кудеснику. Вася, ты тоже поедешь. Он тебя сильно уважает.
У Кудесника они застали фантастическую картину. Положив перед собой большую стеклянную кружку, тот вливал туда одновременно пиво и шкалик водки. Потом он очень медленно, небольшими глоточками вылил это всё в себя. Было такое ощущение, что он прислушивается к себе, пытаясь понять, как подействовал этот «ёрш» на его организм.
Видимо, результаты его удовлетворили. Потому, что он улыбнулся и произнёс загадочное слово:
– Привилось!
Ваня тут же принялся объяснять:
– Понимаете тут дело тонкое. Вчера мы с ним хорошо поддали. У меня-то всё просто. С утра выпил рассольчику, тяпнул рюмочку и всё. Но он видимо вчера сильно перебрал. Если б сегодня эта водка и пиво «не привились бы», у него начался бы очередной запой. Ну, а это считай, что дней десять мы бы до него так и «не достучались бы».
Тут же уже мы все вместе обрадовались, что «привилось». После этого начался такой высокопрофессиональный разговор об особенностях и видах различных запоев, что казалось, что ему не будет конца и края. Он решил вмешаться.
– Вы знаете, для музея Модеста Петровича…
Договорить ему не дали. Вокруг имени Мусоргского, как великого алкоголика, оказывается бытовало такое количество анекдотов, небылиц и разных всяких душещипательных историй, что их можно было выслушивать до утра. Он сам того не ведая, подбросил сухих дровишек в уже угасающий костёр разговора.
– А вы знаете, что его в конечном счёте сгубила та бутылка водки, которую по его просьбе ему в больницу приволок чей-то денщик? Его лечение и водка были несовместимы. Царство ему небесное. Ведь знал всё, а выпил.
– Да причём здесь денщик? Это всё Репин. Ну, художник Илья Репин. Он же за три дня до смерти пришёл рисовать его портрет и «дорисовался». У него всегда было так. Кого рисует, тот сразу же и умирает.
Он потерял дар речи от таких обвинений в адрес Репина. А потом задумался. Чёрт побери, а ведь какая-та злая закономерность в этом была.
– А какой был почерк у Модеста! Вот вы говорили здесь про Голенищева-Кутузова. Тут делали вручную переплёт для каких-то редких нот Мусоргского, так там просто изумительным почерком было написано: «Посвящается Графу Арсению Александровичу Голенищеву-Кутузову».
Тут в разговор вступила жена:
– Я знаю, что это. Это вокальный цикл «Без солнца». Всего шесть романсов. Но какие это романсы! А при жизни Мусоргского это называли «потоком музыкальных нечистот» и «музыкой одиннадцатой версты». Вы же знаете, что на одиннадцатой версте от Петербурга располагалась больница для душевнобольных. А теперь все музыковеды взахлёб твердят о том, что эта музыка опередила своё время на целый век.
А потом разговор уже пошёл о том, каким изысканным денди и донжуаном был Модест Петрович.
– А ведь до сих пор остаётся тайной за семью печатями информация о его взаимоотношениях с сестрой Михаила Глинки. Вроде были очень близки, переписывались, в друг друге души не чаяли – но не срослось.
Потом мастеровые вспоминали какую-то кабацкую певицу, для которой Модест Петрович не просто снял квартиру, а даже поселился вместе с ней. Вспомнили какую-то Надежду Петровну, которой он посвятил чудесный романс. И певицу Дарью Леонову, с которой гастролировал. И все сокрушались – столько было женщин, но так и не женился. Значит, так и не встретил ту единственную.
Это был тот городской фольклор, где факты и небылицы, переплетаясь образуют ту фантастически притягательную ткань анекдотов и баек, которая имеет такое же право на существование, как и солидные музыковедческие труды. Тут ложь от правды отличить было невозможно.
– А говорят, что на вечере памяти Достоевского, Модест Петрович сел за рояль и сыграл такое посвящение покойному, что все прослезились. Ну как вам? Вот так, с лёту, за одно мгновение – и сразу шедевр.
Дальше уже каждые десять минут звучала лишь одна фраза: «Помянем раба божьего Модеста» Он удивился тому, что пить то они пили, но и про дело не забывали. Всё время шло обсуждение того, где что можно купить отреставрированное, а что придётся делать заново. Благо есть аналоги и в Петергофе, и в других музеях. Их просто надо будет повторить.