20. Хара Сотом и Яргалан
Накачавшийся архи хмельною,
нализавшийся до помраченья,
вечером Хара Сотом свалился,
а проснулся только поздним утром.
Яргалан, о старшем позаботясь,
постелила пьяному помягче,
лучшие подушки подложила,
выдровым прикрыла одеялом,
а собольим утеплила сверху.
На другое утро он поднялся,
чуть умылся, чуть приободрился,
чуть подправил смятую прическу.
Яргалан, решив, что он похмельем
мается, дала Хара Сотому
выпивку, и тот, опохмелившись,
снова опьянел — и, вожделея,
к Яргалан полез он с глупым словом:
“Мне Абан Гэсэр, как мой племянник,
говорил, что нам с тобою надо
в нашу честь, хату и, овцу зарезать[125]
нам с тобой соединиться надо,
ведь я первым свататься приехал
к твоему отцу, — так что жениться
на тебе еще права имею…
Так что брось Гэсэра, стань моею!”
Удивилась Яргалан, подальше
удивленья нс пошла и снова,
посчитав что дядя спьяну бредит,
постелила старшему помягче,
лучшие подушки подложила,
выдровым накрыла одеялом
и собольим утеплила сверху.
А наутро вновь Хара Сотону
та же блажь пришла в башку хмельную.
Яргалан, немало удивившись,
снова позаботилась о дяде.
Но настало утро и, проспавшись,
вновь Хара Сотой пристал к невестке:
“Мне Абай Гэсэр, как мой племянник,
наказал, что надо нам с тобою
в нашу честь одну овцу зарезать:
надо нам с тобой объединиться,
ведь я первым, как жених, приехал
к твоему отцу, — так что жениться
на тебе я все права имею…
Брось Абай Гэсэра, стань моею!
“Я позавчерашние признанья
приняла за пьяный бред случайный,
я вчерашние твои признанья
приняла за глупый бред похмельный,
а сегодняшнее приставанье
принимаю, как твою попытку
поделиться самым сокровенным!” —
так сказавши, Яргалан из дому
выбежала и Буйдэ Улана,
что приставлен был самим Гэсэром
к Яргалан прекрасной для защиты,
призвала, чтоб оградил от блудня.
И Буйдэ Улан на белоснежном
скакуне своем примчался гут же.
Яргалан защитнику сказала:
“Дядя недостойно поступает,
непристойные слова бормочет —
блуда я в дому не потерплю!
Пакостника выдворить велю!”
Багор был решительным и смелым,
баловаться не любил — и, спрыгнув
с белоснежного коня, ворвался
в дом с кнутом своим, где восемнадцать
развевалось жестких ответвлений.
Там Хара Сотон, хмельной и сонный,
на почетном месте, как хозяин,
восседал, икая и рыгая.
Батор без почтения к старшинству
намотал седые[126] волосенки
на руку — и так Хара Сотона
из жилища выволок наружу.
И побил Буйдэ Улан нещадно
нечестивого Хара Сотона
так, что мясо со спины от порки
свесилось на грудь ему, а мясо
с поротой груди сошло на спину.
Как овца Хара Сотой заблеял,
замемекал как больной козленок, —
и отпущен был, когда с душою
приготовился совсем расстаться:
истончилась так она, что стала
тоньше нити шелковой, чуть видной.
Плача от обиды и от боли,
хныча от позора, что случился,
блудодей обратно потащился —
чуть живым домой он воротился.
21. Ненависть Хара Сотона
Дома не спалось Хара Сотону:
долго Яргалан забыть не мог он.
Днем печали мучили, а ночью
черные одолевали думы —
местью ненависть его дышала.
И однажды утром он решился:
черную овцу со зла зарезал,
чтоб желудок и кишку слепую
той козы наполнить черной кровью.
С этими дарами он поехал
к северо-востоку, где, но слухам,
вход располагался в мир подземный —
там-то, в Нижнем замби, обитали
девять злых альбанов[127], что умеют
обращаться с завистью и злостью,
с ревностью и подлостью людскими.
И у входа в темный Нижний замби —
у бездонной пропасти — он начал
разводить костер и жарить мясо
но рожну для каждого альбана.
Он подманивал их жирным дымом
и взывать старался и взвывать —
духов на поверхность вызывать.
Так три дня, три помп он старался,
таинство моленья соблюдая.
Но никто из пропасти нс вышел.
И Хара Сотой подумал: “Видно,
в Нижнем замби все поумирали,
если эти девять злых и желтых
не выходят па мои призывы…”
Но заклокотало в Нижнем замби —
вместе с этим гулом появились
и все девять желтых злых альбанов.
Стал Хара Сотой кормить их мясом —
по рожну дал каждому альбану.
Девять злых и желтых мясо ели,
спрашивали: “Ты с какой обидой
и с какой печалью заявился?”
Отвечал Хара Сотой просяще:
“Если бы жену Абай Гэсэра,
Яргалан — ханжу и недотрогу',
можно было бы сослать навечно
к Абарга Сэсэну мангадхаю[128],
то моя бы месть осуществилась
и моя печаль бы испарилась”.
вернуться
125
Специально режут овцу для почетного гостя; здесь Хара Сотой подразумевает важное событие; свою женитьбу на Яргалан.
вернуться
128
Мангадхай (от монг. мангус — чудовище) — антропоморфный, обычно многоголовый персонаж бурятского эпоса, всегда враждебный человеку. По иным версиям, мангадхай — иноплеменник, потому принимает черты и повадки не свойственные бурятскому типу человека и его поведения.