И Хара Сотой перед ночевкой
целых два рожна себе изжарил
палой изюбрятины, а утром
обнаружилось, что ел он мясо
с трупа полувысохшей сороки.
По опавшим ребрам ударяя,
животом пустым урча, подъехал
дядя к месту, где Гэсэр оленей
жарил и свежатиной питался.
Закричал Хара Сотой: “Племянник,
почему в дороге спишь подолгу?”
Но когда Гэсэр чуть отвернулся,
дядя ухватил что ни попалось
в полости убитого оленя
и, давясь, наелся быстро-быстро
требухи: неважно, что сырая.
Промолчал Гэсэр, но ухмыльнулся
и коня в дорогу оседлал.
А Хара Сотой все отставал:
от обжорства животом страдал.
Снова съехали с хребта в долину,
снова ночь в дороге их застала.
Снова взял Гэсэр и труп вороний
обратил в большую тушу лося —
и на дядином пути оставил.
Увидал Хара Сотон находку,
закричал: “Вот здесь и заночуем —
я добыл огромнейшего лося!”
“Поделись!” — сказал ему племянник.
Дядя заорал: “Еще нс вырос,
чтобы старшие с тобой делились!”
Промолчал Гэсэр, но усмехнулся
и в дороге с дядей разминулся.
С нова добыл он себе оленей
и, зажарив, ночевать улегся.
Утром видит дядя: вместо лося
труп вороний обрезал и жарил —
значит, вновь питался пропастиной.
По опавшим ребрам ударяя,
животом пустым урча, подъехал
дядя к месту, где Гэсэр оленей
жарил и свежатиной питался.
Пробурчал Хара Сотон: “Племянник,
почему в дороге спишь подолгу?
Просыпайся, и поедем дальше!”
Но когда Гэсэр чуть отвернулся,
дядя ухватил что ни попалось.
в брюхе и, давясь, наелся вдосталь
требухи: неважно, что сырая.
Не смолчал Гэсэр, не ухмыльнулся,
а сказал: “В дороге дальней, дядя,
быть нельзя обжорливым и жадным!” —
оседлал коня — ив путь пустился,
так что их поход опять продлился.
Но в пути Абай Гэсэр для дяди
новое придумал наказанье:
он величиною с жеребенка
камень, неудобный и шершавый,
сделал наголовным украшеньем
Яргалан — и на дорогу дяди
незаметно для того подбросил.
Дядя закричал: “Э-гей, племянник,
едешь, а не видишь! На дороге —
украшенье Яргалан! Я первым
увидал!” — и кинулся к находке.
“Ну и глаз! Да как же разглядел ты?
Значит, мы один конец веревки
ухватили[136] —так пойдем по следу!
Ты возьми-ка это украшенье
и вези его домой, но, вижу,
в пазухе его ты не удержишь —
дай-ка я к седлу его придвину,
дай-ка привяжу тебе на спину”.
Подсадив в седло Хара Сотона,
по спине коня его похлопав,
пожелал Гэсэр удачи дяде:
“Я желаю победить врага,
отловить желаю лончака,
а еще — желанное догнать,
а еще — любимую обнять!” —
благопожелание сказавши,
он отправил дядю в путь обратный.
А когда чуть-чуть отъехал дядя,
то Гэсэр воскликнул: “Тяжкий камень,
стань величиною с жеребенка —
до спины протри дэгэл, а спину
раздери до мяса нечестивцу!”
Так все и случилось: этот камень
стал величиною с жеребенка,
до спины протер дэгэл, а спину
разодрал до мяса, — и несчастный
дядя ослабел, с коня свалился
и лежал едва живой, с душою,
ставшей тоньше ниточки шелковой.
Отыскали же Хара Corona
пастухи Гэсэра и, признавши
в нем когда-то властного нойона,
сняли камень со спины разбитой,
от рванья одежд освободили,
отпоили чаем, подкормили
и домой беднягу проводили.
25. Сражение с Абарга Сэсэном
Далека дорога у Гэсэра,
даже дальше самой дальней дали,
но быстрее быстрого он ехал.
И заехал вдруг в одну долину,
где лишь белобокие сороки
весь простор степной заполонили, —
проскакал Гэсэр через долину,
вредных птиц давя и попирая.
Так же и воронью он долину
миновал, клювастых не жалея.
А затем и волчью он долину
пересек, клыкастых избивая,
волчьей кровью землю обагряя.
Там остановился и гнедого
скакуна в кремень преобразил он —
и кремень в карман дэгэла спрятал.
Взял волшебный красный камень задай,
разжевал и выплюнул повыше —
и жара такая наступила,
что потек навоз, кипя от зноя.
Сам же обратился в двух мальчишек —
в двух босых бесштанных оборванцев:
луки их из камышовых дудок,
стрелы их из тоненьких лучинок.
И Гэсэр в обличье двух мальчишек
стал играть на берегу близ моря,
что звалось Шара далай, чьи воды
желтыми и пенистыми были.
Мальчики резвились и играли —
стрелы их взвивались и летали.