Выгнанный из дома страшным зноем,
вышел Абарга Сэсэн на берег
и в Шара далай полез купаться,
чтобы хоть немного охладиться.
Выбрался на берег, сел на кочку
и на голову себе пристроил
катышок назьма, а двум мальчишкам
так сказал, покачивая пальцем:
“Бесштанные, учитесь лучше
стрелять и поражать стрелою.
Сюда вот-вот Гэсэр прибудет,
с ним тридцать три непобедимых
великих батора и триста
воителей, а также триста
обычных воинов, — нам с ними
сражаться, видимо, придется…
Пусть кто-нибудь из вас, мэргэны[137],
попробует попасть стрелою
в цель у меня над головою —
вот! я держу ее рукою!”
Мангадхаю, ждавшему ответа,
мальчики почтительно сказали:
“Мало ли что может приключиться:
наши стрелы от игры погнулись,
наши луки от воды скривились.
Если промахнемся и стрелою
в глаз иль в рот ударим вместо цели,
что тогда ты с нами делать будешь?”
Абарга Сэсэн расхохотался:
“Что укол ребячьей стрелки значит?
Он с укусом вошкн не сравнится!”
Дно бесштанных начали считаться,
кто из них стрелять возьмется мерным,
наконец, один-таки решился.
Но стреле ом дал такую силу,
что огнем взыскрился наконечник,
и пахнуло паром с оперенья.
И сказал мэргэн стреле заветной:
“Если выпала судьба убить,
то ударь его ты в правый глаз —
и занозою в зрачке застрянь!
Если час пришел мне умереть,
то минуй врага, заплачь, завой —
и летающею вечно стань!”
Выстрел был неуловим, невидим —
вылетела стрелочка-лучинка
и проткнула Абарга Сэсэну
правый глаз: застряла, как заноза,
и в зрачок почти до дна проникла.
Абарга Стези за глаз схватился,
завопил: “Будь проклят этот лучник!”
и, стеная, к Яргалан помчался.
Яргалан раскрыла мангадхаю
правый глаз — и под набухшим веком
разглядела тыльную зарубку
боевой стрелы, давно знакомой.
То была стрела Абай Гэсэра —
черная, хаигайская[138], что в схватке
выпускают первою из лука.
Яргалан сказала мангадхаю:
“Вот беда, не хватит сил,
чтобы вытащить стрелу.
Может, молотом ее
стопудовым вышибить?
Но когда ударю я,
от удара вздрогнешь ты —
и, задев меня, убьешь,
а убив меня, умрешь.
Может быть, связать тебя,
а не то ведь зашибешь?”
Тысячесаженную веревку
Абарга Сэсэн достал и мирно
подчинился женщине коварной.
Яргалан тем временем проворно
бело-шелковой витой веревкой
руки-ноги Абарга Сэсэну
накрепко стянула и связала —
туже, чем ребенка, спеленала.
После сорокапудовый молот
подняла она и, что есть силы
опустив на тыльную зарубку,
стала бить — вбивать стрелу Гэсэра
в глубь, чтоб раздробить у мангадхая
позвонок с его душой живою.
И хаигайская стрела Гэсэра
через глаз и голову проникла
в глубь — и раздробила мангадхаю
шейный позвонок его последний,
где душа и смерть укрыты были.
Ерзал Абарга Сэсэн и рвался
из шелковых пут, по был не в силах
разорвать волшебную веревку.
Выл и вес слабел он понемногу —
начал с этой житью расставаться.
Так был побежден непобедимый,
так повергнут был неодолимый.
Выбежала Яргалан из дома
и вскричала, обращаясь к мужу:
“Друг мои верный с малых лет,
где ты есть, Абай Гэсэр —
в небе или на земле?
Абарга Сэсэн ослаб,
тысячесаженных он
пут не может разорвать!
Появись, Абай Гэсэр!”
Мальчики, бесштанные мэргэны,
вновь в герое воссоединились —
и в Гэсэра перевоплотились.
И Гэсэр, взбодрив коня гнедого,
подскакал к жене своей отважной,
поздоровался с ней по-хатански,
поприветствовал ее по-хански.
вернуться
138
Хангайская стрела (Хангай — горная местность в Монголии, в тюрко-монгольском эпосе эпитет “хангайскнй" обозначает нечто волшебное, заветное, особенное) — здесь в смысле: могучая, наделенная особой силой стрела. Кстати, и эпитет “черная” (хара) носит значение: мощная, сильная.