29. Смертные бои
Пили-ели баторы беспечно —
пировали долго и обильно,
Но, как младшего, Эрхэ Манзана
отрядили все же на разведку:
"Погляди, — сказали, — что там нынче?
Присмотри, — велели, — за врагами".
И Эрхэ Манзан коня выводит
и берет с собой колчан будайский[148],
и к подножью Элистэ стремится.
Вот подъехал, выбрался на гребень
и увидел войско шараблинцев
движется по склону к седловине,
чтобы с Элистэ свалиться с тылу
и врасплох — на баторов Гэсэра.
Поскакал Эрхэ Манзан и с ходу
поразил одной своей стрелою
тысячу врагов и, захвативши
тысячу коней, назад вернулся.
Глянул Бирооза, удивился:
"Что он там вихляет, будто пьяный?"_
и послал двух баторов в погоню.
Ерголдой Мэргэн за ним погнался,
Маньялай Саган за ним пустился,
и уж как Эрхэ Манзан ни мчался,
а его два силача достали —
на вершине Элистэ догнали.
Загоняя батора в ловушку,
закричали шараблинцы: “Что ж ты
заришься на наше, всё хватая,
как свое богатство родовое?
Что ж ты суетишься, угоняя
наших лошадей с победным криком?”
Им Эрхэ Манзан ответил тем же:
“Вы зачем явились к нам в долину? —
чтобы добрым словом нас утешить
или отыскать на наших землях
нажитое вашими отцами?”
Маньялай Саган сказал лукаво:
“Если ты и впрямь отменный батор,
то взглянул бы за спину, где вьются
семь крыланах воронов пречерных!”
Лишь Эрзэ Манзан поворотился,
Ерголдой Мэргэн ему подмышки
прострелил насквозь своей стрелою,
и тот час же ускакали оба.
А Эрхэ Манзан, кривясь от боли,
выдернул стрелу за наконечник
из кровавой раны и ее же
наложил на тетиву и крикнул:
“Догони хозяина и всею
остротой своей вонзись под сердце!”
И стрела хозяина настигла
и пронзила сердце шараблинца,
так что Ерголдой Мэргэн свалился
наземь и в агонии забился.
Взял Эрхэ Манзан одной рукою
камень весом чуть не с жеребенка
взял Эрхэ Манзан другой рукою
камень весом чуть ли не с барана
и заткнул камнями обе раны,
и стянул их шелковой повязкой,
и поехал, но в седле качался
не от хмеля, а уже от боли
и большой потерн сил и крови.
Мимо пролетающей сороке
он сказал: “Лети к моим скорее
и скажи всем баторам и войску,
что большие силы шараблинцев
к нам крадутся, чтоб ударить с тылу.
Передай еще, что у подножья
Элистэ я жду их, погибая.
И поторопи Нэхур Нэмшэна,
чтобы шел спасать Эрхэ Манзана."
Но сорока батору сказала:
“Я хочу снести яйцо и нынче
место для гнездовья подбираю,
и не до тебя мне: улетаю!”
Ворон мимо пролетал, и птицу
воротиться попросил пробитый
вражеской стрелою юный батор
и сказать, чтоб воинство Гэсэра
вышло бы навстречу шараблинцам,
что крадутся и ударят в спину,
чтоб Нэхур Нэмшэн пришел скорее
и от смерти спас Эрхэ Манзана.
И ответил раненому ворон:
“Я хочу птенцов растить и нынче
для гнезда местечко выбираю —
дерево ищу с сухой вершиной,
но твое желание исполню!” —
повернул и полетел обратно.
И Эрхэ Манзан послал вдогонку
мудрой птице благопожеланье:
“За три взгляда с высоты желаю
замечать тебе, чем поживиться;
даже если было бы с лодыжку
это — да не ослабеет зренье!”
И, добравшись до дворца Гэсэра,
ворон сел на городьбу и просьбы
юного Эрхэ Манзана войску
передал: прокаркал, как сумел,
и, свистя крылами, улетел.
Собрались все баторы Гэсэра,
собрались все воины Гэсэра
собрались все лучинки Гэсэра
и пошли в сраженье пешим строем,
крепко взявшись за руки попарно.
И у Элистэ, на заднем склоне,
встретились они с коварным войском
шараблинских ханов, — и сраженье
вспыхнуло внезапно и жестоко.
В холм обрубков войско искрошили,
кровь противника ручьем пустили,—
так рубились воины Гэсэра.
Кровью шараблинцев вся долина
переполнилась, но и своею
кровью окропили всю долину
доблестные воины Гэсэра.
Всех их от архи томила жажда,
и они в пылу сраженья стали
пить из речки, осквернённой кровью
шараблинцев, — сами осквернились
и в бессилье наземь повалились.