Гал Дулмэ, сойдя с коня, с Гэсэром
поприветствовался по-хатански,
чинно поздоровался по-хански.
Стул ему серебряный был подан,
золотой был стол ему поставлен,
и Абай Гэсэр вступил в беседу
с Гал Дулмэ: о том, что было раньше,
что случилось позже, говорили
за едой неспешною два хана.
Кровь и жилы их разгорячились,
а душа и кости умягчились.
“На пичужек беркута не держим,
на червей мы не кладем запрета.
Не затем ли прибыл ты — продолжить
враждовать отцовскою враждою
или материнскою враждою?”[174] —
Гал Дулмэ спросил Абай Гэсэра.
“Нет, — ему Абай Гэсэр ответил. —
За вражду отца и нс враждую
и за мать я враждовать не стану.
Но зачем народ Ганга Бурэда
губишь ты — моришь и истязаешь,
ведь они с тобою не воюют?”
Гал Дулмэ сказал: “Пусть умирают —
возродятся через поколенье.
А вот нам с гобой до нашей битвы
девять лет еще осталось сроку,
так что, может, с миром разойдемся?”
И Абай Гэсэр на то ответил:
“Если нету беркута на пташек,
если на червей запрета нету,
что же, Гал Дулмэ, давай с тобою
мирно мы разведемся, без бою!”
Но иначе баторы решили,
по иначе воинство хотело —
новой битвы ждали те и эти.
Вновь они пошли к Нэхур Нэмшуру
и уговорили, и послали
сладкогласого к великим ханам.
И Нэхур Нэмшур Абай Гэсэру
с Гал Дулмэ сказал: “Вы повстречались,
как два воина равновеликих!
Но один из вас пришел сражаться,
а другой гот овился к сраженью —
есть ли смысл без боя разъезжаться?
Может быть, двух баторов отменных
за себя заставите бороться —
силами померившись, быть может,
не зазорно будет разъезжаться?”
Гал Дулмэ с Гэсэром порешили:
“Сказанное батором — разумно,
а предложенное — очевидно.
Пусть любители единоборства
перед воинством выходят драться —
не обидно будет расставаться,
без большого боя разъезжаться!”
“Приготовьте батора для схватки!” —
приказал Гэсэр своим мэргэнам.
Гал Дулмэ дал прнказанье войску':
“Батора для схватки отрядите!”
Баторы Гэсэра, чуть поспорив,
выбрали борца великой силы —
достославного Буйдэ Улана,
сына Бомбохнна, предложили
от себя для принародной схватки.
А того подговорили, чтобы
голову противника отрезал
и швырнул ее в подол халата
Гал Дулмэ, следящему за схваткой.
Желтый нож свой отложив в сторонку,
так сказал Буйдэ Улан: “Лишь только
руку протяну — ты вон из ножен
и в ладони окажись, как влитый!”
И до пояса борец разделся,
и решительно на схватку вышел,
где его противник поджидал —
силою бойцовских мышц играл.
С расстояния пути дневного,
с расстояния пути с ночевкой
двинулись два батора друг к другу
и сошлись, как две горы, вплотную.
Лишь Буйдэ Улан рукою правой
потянулся к поясу, как тотчас
рукоять ножа его в ладони
оказалась — и, одним движеньем
голову противнику отрезав,
он швырнул ее в подол халата
Гал Дулмэ, как раз промеж коленей.
Охнул, подскочил и отряхнулся
Гал Дулмэ: “Гэсэр, за это надо
баторов наказывать! И строго!” —
закричал он в справедливом гневе.
Но Гэсэр ответил: “На убийство
я не подстрекал борца, а также
не подучивал тебе в колени
головы бросать — за что теперь мне
батора наказывать, не знаю?
От своих людей не отрекаюсь,
и казнить его нс собираюсь”.
вернуться
174
Продолжить враждовать отцовскою враждою., и т. д. (в подстрочном переводе: “за отцовскую вражду со враждой”) — Эти поэтические формулы связаны с кровной местью.