И пошел Абай Гэсэр к дацану,
и попробовал разговориться
с новоявленным святым, поверив,
что пред ним не даянша, а недруг:
“Наши тэнгри западною неба
и бурхан великий пятикнижный,
и всесильный Шутэгтэ, и наша
бабушка Маша и Гурмэ на землю
никого бы не послали, прежде
не спросивши у меня совета.
Что ответить сможешь ты на это?”
Даянша был и учтив, и вежлив,
Даже больше, чем учтив и вежлив:
выслушал Гэсэра терпеливо
и притворно-ласково ответил:
"Абай Гэсэр, ты трех красавиц
взял в жены и живешь счастливо,
но перестал своим уменьем
ты воскрешать людей умерших
и бедным возвращать богатство, —
вот почему не могут жены
родить наследника супругу.
Ты сомневаешься, что послан
к тебе я западными тэнгри?
Но вот Манзан Гурмэ самою
дана мне жертвенная чаша,
чтобы тебя с Урман Гоохон
благословил я на зачатье
наследника, — взгляни на чашу!” —
и обманщик подлый чашу вынул,
так показывать се принялся,
чтобы отблеск бил в глаза Гэсэру.
И признал Абаи Гэсэр в подделке
чашу, что Манзан Гурмэ когда-то
жертвенною влагой наполняла
и перед богами выставляла.
Поспешил домой Гэсэр, поднялся
по реке Хатан к Урмай Гоохон
и признался ей великодушно:
“С западного неба к нам пришел
даянша и выстроил дацан.
К нам бурханом пятикнижным он
и самим великим Шутэгтэ,
и, конечно же, Манзан Гурмэ
послан, чтобы доброе творить.
Бабушка Манзан Гурмэ ему
чашу, гнутую из серебра,
для благословения дала.
В этом точно убедился я,
эту чашу точно видел я!
Так давай пойдем скорей в дацан
и попросим, чтоб на этот раз
сыном одарило Небо нас!”
Посадил Гэсэр жену в подушки,
подстегнул коней — и покатился
по дороге к мнимому дацану
их возок серебряно-зеркальный,
где Урмай Гоохон восседала
рядом со своим Абай Гэсэром.
И до Элисте молчали оба,
о высоком говорить готовясь.
Вот вошли они в дацан и стали,
как положено, богам молиться.
Даянша там восседал на троне
и читал им вслух святую книгу.
Но едва лишь в поясном поклоне
перед ним Абай Гэсэр склонился,
Лобсогой серебряную чашу,
что сестрица Енхобой слепила
из чулка с ноги, с проклятьем бросил
через голову Гэсэра — мигом
сам Гэсэр, доверчивый, беспечный,
оказался пленником злодейства:
человеком быть он перестал —
в чужеродном облике предстал.
50. Гэсэр в облике осла
Не успела чаша опуститься,
не успела зазвенеть, упавши,
как Гэсэр был осквернен подделкой
из чулка с ноги зловредной бабы
мангадхайки Енхобой — и тотчас
в серого осла[193] преобразился.
Лобсогой мгновенно спрыгнул с трона
и осла связал стальною цепью,
путами железными опутал
ноги и серебряной уздою
зауздал, а сверху недоуздок
из витого черного железа
наложил, — и стал искать подмогу,
чтобы справиться с ослом могучим.
Двух летучих баторов спустил он
с поднебесья, также двух ходячих
из-под трех слоев земли он вызвал.
И все вместе, напрягая силы,
повлекли они Урмай Гоохон,
а за ней на поводах железных
и осла, — так медленно и тайно
к дому Лобсогоя пробирались
под землей, чтоб их не смог учуять
колонок, чтоб их не смог унюхать
горностай: возмездия боялись —
баторов Гэсэра опасались.
вернуться
193
Мотив превращения Гэсэра в осла встречается и в иных вариантах этого сказания, а также в других бурятских ульгэрах с другими персонажами. Но лишь в одном варианте сказания о Гэсэре, записанном от М. Имегенова, герой преображается в коня.