Два года назад Котлеан захватил главную крепость Баранова, правитель был в отъезде, поселенцы не выдержали свирепого натиска. Почти все они погибли при защите блокгауза, и только немногие оставшиеся в живых гнили теперь за этой дверью. Опухшие, изможденные, они едва шевелились в своих логовищах. На полу, перед загородкой, сидела женщина. Длинные седые космы падали на плечи, одеяние развалилось, иссохшие груди висели поверх лохмотьев. Женщина бессмысленно глядела на вошедшего, не двигаясь, не замечая его, потом поползла в угол. Два года она провела в подземелье, — разучилась ходить.
От зловонного, затхлого воздуха погасла свеча. Робертс ощупью выбрался из ямы, прихлопнул дверь. Пожалуй, пленные ни для чего не годились. Весной они еще держались. Было желание завалить эту дверь совсем и больше не открывать... Однако русские благородны. Можно завтра попробовать... Он постоял раздумывая, погладил бороду, потом спрятал фонарь, неторопливо направился к жилью.
Из-под навеса выступил часовой, блеснул мокрый наконечник копья. Но пират даже не глянул на индейца. Тот отклонил копье и снова отступил в тень. В ночном лагере было тихо, умолкли собаки. Однотонно шелестел дождь.
Ночь на кекуре прошла спокойно. Шумело внизу море, слышались негромкие окрики часовых, бродивших с мушкетами возле пушек. Время от времени с берега, где находился лагерь алеутов, раздавался условный свист — знак Кускова. Помощник правителя сам проверял посты.
В палатке Баранова на камне тлели догоравшие ветки. Изредка вспыхивало желтое пламя. Полотно протекало, капли воды попадали в костер, гасили его. Тогда становилось темно. Правитель откладывал перо и, накрыв бумагу куском бересты, раздувал огонь. Баранов писал всю ночь. Неторопливо, слово за словом излагал он события двух последних дней, закладку второй крепости, названной им Ново-Архангельской, планы на будущее...
В углу под медвежьей шкурой лежал Павел. Он спал беспокойно, ворочался, кому-то грозил, кашлял. На скулах резко обозначились красные пятна. Баранов несколько раз поправлял сползавшее с него меховое покрывало, озабоченно вглядывался в строгое, возмужавшее лицо. Мальчик вернулся мужчиной и будет ли тем, кого он ждал, кем втайне надеялся видеть... ученым и сильным, хитрым и терпеливым, завершителем его дел?..
Потом снова садился писать...
На другой день, после совещания с Лисянским, Баранов решил начать штурм старой крепости. Атаку назначили на семь часов вечера, когда совсем стемнеет, а днем правитель попытался еще раз вызвать Котлеана для переговоров. Но вместо вождя из блокгауза вышли тридцать вооруженных воинов.
В полной тишине индейцы подошли на расстояние мушкетного выстрела к камню и, опустив ружья, остановились. Бесстрастные, спокойные, стояли они под пушками укрепления. Никто ничего не говорил. Так же молча выслушали требования Баранова привести Котлеана и русских пленных, иначе крепость будет разгромлена. Затем подняли ружья, три раза громко прокричали:
— У! У! У!
И ушли.
— Хитрят. Тянут, — ответил Баранов на недоумевающий вопрос Лисянского. — Видимо, пособников дожидаются... Будем начинать, сударь.
Стало темнеть. Дул с океана ветер, за островами над самым морем показалась багровая полоса, окрасила волны. Потом ее снова закрыли тучи. На лес, на береговой кустарник наползал сумрак, сгущались тени. Блокгауз казался безлюдным, но в подзорную трубу видно было, как от бойницы к бойнице перебегали фигуры людей, припадали за стенами.
В крепости было трое ворот. Одни выходили на берег, двое других — в гущу леса. Баранов решил атаковать сразу с трех сторон, но главный удар наметил с моря. Пользуясь приливом, «Ермак» и «Ростислав» подошли ближе. На каждом судне установили по тяжелой пушке с «Невы». Для подкрепления отряда Лисянский распорядился спустить баркас с матросами и большой ял, вооруженный четырехфунтовым медным картаулом4. Несколько пушек правитель дал и второму отряду Кускова.
— Пойдешь с тылу, Иван Александрович, — сказал ему Баранов коротко. Оба привыкли к немногословию. — У северных ворот поставь заслон, другие ломай. Посматривай за князьками — народ мелкий.
Павел шел с пушками в головном отряде. Правитель хотел оставить крестника в укреплении, но тот заявил, что пойдет на штурм. Он сказал об этом тихо, почти неслышно, в первый раз противился воле Баранова, однако правитель понял, что решение неизменно. И втайне обрадовался. Молча кивнув, он вышел из палатки.