Положил ходжа на осла дрова, взобрался на него и, поставив ноги в стремена, стоя поехал. Увидели ходжу ребятишки и, указывая на него, столпились вокруг и заливались смехом. «Ходжа, да отчего ты не сядешь и не поедешь спокойно?» А ходжа отвечал: «Детки, будьте справедливы, мне еще навалиться на осла всей своей тяжестью, как будто мало и того, что он тащит ношу! Спасибо ему, благодетелю, что он еще подобрал с земли мои ноги».
Кто-то подарил Тимурленгу хорошего крупного осла. Тимурленг обрадовался, а придворные льстецы так расхваливали осла, будто такого животного никогда еще и не было видано на свете. Когда дошел черед до ходжи, он заметил: «Я вижу в этом красивом животном большие способности, и надеюсь, что если осла обучать, он будет грамотным». Услышал это Тимурленг и сказал: «Если ты сможешь обучить его этому искусству, я осыплю тебя дарами; но берегись, чтобы не подтвердился на тебе рассказ Саади в „Гюлистане“, как одному шуту захотелось обучить осла человеческой речи. Мудрец, услыхав, что шут занят этим делом, сказал: „Зверей тебе ни за что не научить говорить. Если ты человек, учись у них молчанию“. Ну так вот, если ты не научишь осла, я не только сделаю из тебя посмешище, но еще накажу тебя как следует».
Ходжа заметил: «Лживое утверждение в вашем высоком присутствии указывало бы или на идиотство человека, или на безумие. Я-то не дурак, чтобы рисковать своей жизнью, и не сумасшедший, которого сажают в смирительный дом. Очевидно, я знаю, что вам докладываю. Но только дайте мне сроку три месяца и соблаговолите отпустить мне на расходы столько-то денег, а остальное уж предоставьте мне».
В предположении, что, конечно, дело это кончится какой-то потехой, требования ходжи были исполнены. В течение трех месяцев ходжа хорошо кушал, пил, а утром и вечером обучал осла. Когда срок истек, на плошади устроено было по указанию ходжи собрание, и в назначенный час показался изумительный осел, на котором красовались расшитые золотом седло и попона; осла вел под уздцы ходжа. Раскланиваясь во все стороны, оба они, осел и ходжа, направились к книге, положенной на скамью. Осел спешно начал перелистывать языком страницы и, до определенного места, обернулся к ходже и грустно заревел по-ослиному. Присутствующие разразились смехом, смешанным с удивлением. Стало весело и эмиру Тимурленгу. Он пожаловал ходже большие дары и спросил у него, как он обучал осла, и ходжа рассказал следующее:
«В тот день, когда я привел осла в конюшню, я пошел на базар и купил сто листов пергамента. Пергамент снес я переплетчику и велел сделать толстую тетрадь. А между страницами положил ячмень. Дней десять я ежедневно несколько раз сам раскрывал страницы и показывал их ослу, — осел подбирал ячмень. Через пятнадцать дней я клал тетрадь перед ним, иногда заставлял его самого открывать, а иногда сам открывал. Таким образом осел научился открывать тетрадь. Но иногда на него находила ослиная тупость, и он ни за что не мог понять, что ему нужно делать. И вот, чтобы он не осрамил меня, я все время упражнял осла; морил его голодом и научил перелистывать правильно языком страницу за страницей. А иногда я не клал ячменя; тогда, переворачивая страницы, он видел, что труд его впустую, и от голода начинал реветь. Мне самому понравилось такое обучение, и я от души смеялся в конюшне. Для меня это стало наилучшей забавой, тем более, что благодаря ослу мне перепало немало денег, и я кушал и пил в полное свое удовольствие. Последнее испытание, проделанное в вашем присутствии, — есть результат двухдневного голода. Осел перебрал все страницы и, не найдя ячменя, посмотрел на меня жалобно и заревел. А эта рукопись, вынесенная на площадь, написана художественно, со всем искусством; с виду она похожа на ту рукопись, что была в конюшне, но в той, разумеется, не было никаких письмен, а были одни кривульки, расположенные строчками».
Добавление
Когда в собрании стали говорить: «Это что за чтение? Мы ничего не могли разобрать. Ну, осел раскрыл рукопись и, когда дошел до определенного места, заревел. Ну, и что из этого?» — на это ходжа разумно заметил: «Но ведь ослы и не умеют лучше читать».
Жена ходжи Насреддина заметила, что когда он ел финики, то не выплевывал косточек. Она сказала ему: «Ай, ай, ты, кажется, глотаешь косточки?» Ходжа отвечал: «Конечно, глотаю, ведь когда я покупал финики, продавец засчитал их в вес. Если бы косточки так просто выкидывались, за них не брали бы денег. А я отдал за них кровные денежки, стало быть, могу ли я их выбрасывать на улицу? Кто это сказал тебе, что я человек расточительный? Я заплатил за них деньги и скушал на здоровье. Вот тебе и сказ!»