В хижине было темно, хоть глаз выколи. Сначала напрасно старалась она разглядеть что-нибудь. Но мало-помалу глаза ее привыкли к темноте, и она заметила прямо против себя слабый свет, видневшийся между половинками дверей. Осторожно, чтобы не привлечь внимания невидимых сторожей, которые, может быть, наблюдали за нею, протянув руки вперед, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте, на цыпочках, прислушиваясь к малейшему шуму, она сделала несколько шагов в ту сторону, где виднелся свет, невольно привлекавший ее, как свечка привлекает неразумных бабочек, обжигающих о пламя крылья. Чем более она приближалась, тем явственнее становился свет; послышался чей-то голос. Вот она уперлась руками в дверь, наклонилась и приложила глаз к щелке. Девушка подавила крик удивления: в той комнате стоял индеец, по-видимому предводитель. Это был Антинагуэль (Тигр-Солнце), приказавший похитить ее.
Это был человек лет пятидесяти, высокий, величественной наружности. Все говорило в нем, что это муж, привыкший повелевать, созданный властвовать над другими. Он был одним из могущественных арауканских предводителей, могущественнейший токи, управлявший провинцией Пирег-Мапус (внутренние Анды). Он неслыханно прославился как воин, и его мозотоны просто боготворили его.
Похитив донью Розарио у отца, он просто захотел на ней жениться и ввести ее в свою хижину, и даже думал, что, сделав ее женою столь могущественного предводителя, окажет этим великую честь молодой девушке. Некогда, покрытый ранами, лежал предводитель почти без дыхания близ большой дороги. Донья Розарио увидела его, приказала пеонам (слугам) поднять его и перенести в дом своего отца. Три месяца был болен Антинагуэль. Все это время донья Розарио ухаживала за ним, и ее попечениями он поправился. С тех пор токи был исполнен уважения и поклонения к донье Розарио. И вот задумал взять ее себе в жены. Зная о празднестве и о том, что дон Тадео также выехал за город, предводитель зорко следил за всем, приказал он одному из храбрейших своих мозотонов Жоану во что бы то ни стало похитить девушку. Как это случилось, уже известно нашим читателям. Узнав, что пленница привезена, Антинагуэль, приехавший нарочно в эту деревню, приказал позвать к себе Жоана.
Вскоре явился индеец, но не Жоан.
— Что это значит? — спросил Антинагуэль. — Почему Жоан не пришел? Я звал именно его.
Тот, к кому относились эти слова, угрюмо посмотрел вокруг, вертя в руках шляпу, и отвечал с плохо скрытым замешательством:
— Жоан послал меня вместо себя.
— А по какому праву, — гневно сказал токи, — осмелился он поручить другому дело, которое я приказал ему?
— Жоан мой друг, — отвечал тот. — Поручение, которое мой отец дал ему, исполнено.
— Верно?
— Девушка с небесно-голубыми глазами там! — указал он на комнату, где была донья Розарио. — По дороге она ни с кем не говорила, и я могу уверить токи, что не знает, куда ее привезли.
При этом известии токи поглядел милостивее и сказал более ласковым голосом:
— А почему Жоан не поехал сам?
— О! — сказал исполнитель поручения с притворным простодушием, хотя плутовской взгляд и выдавал его. — По самой простой причине. У Жоана вдруг заболел сын — лежал при смерти. И хотя это недостойно воина, он воротился с половины дороги.
— Все это хорошо, — сказал Антинагуэль, — но еще не объясняет, кто таков мой сын.
— Я ульмен своего племени, великий воин между пуэльхами, — отвечал тот гордо.
— А, — сказал токи, довольный этим ответом. — Мой сын — ульмен пуэльхов! Могу ли я на него положиться?
— Я друг Жоана, — отвечал тот просто и почтительно поклонился.
— Хорошо. Мой сын хорошо ответил. Он может удалиться и ждать моих дальнейших приказаний на счёт той девушки. Я позову его, когда будет нужно.
Индейцы поклонились друг другу, и незнакомец вышел.
Затем Антинагуэль приказал позвать одного из своих мозотонов и долго разговаривал с ним. Окончив разговор, он приказал тому привести донью Розарио в свою комнату.
Воин удалился и вскоре поспешно вбежал в комнату с криком:
— Она бежала!
В самом деле, донья Розарио бежала с тем индейцем, которому был поручен надзор над нею. Никто не знал, куда и давно ли они скрылись.
С воплем вскочил Антинагуэль, услышав эту весть, и тотчас приказал послать погоню во все концы.
Пятая глава. РАНЕНЫЙ
Возвратимся теперь к графу Пребуа-Крансе. Когда случилось похищение, в той части равнины, где дон Тадео разбил палатку, никого не было. Толпа, привлеченная любопытством, вся собралась к месту, где происходило празднество. Вдобавок похитители распорядились весьма умно; все было сделано быстро, без особого крику и гаму, так что никто и не подозревал о случившемся. Крика графа: «Убийство!» — никто не слыхал, и даже пистолетные выстрелы потерялись в общем шуме празднества. А потому Луи довольно долго пролежал без всякой помощи перед палаткой, истекая кровью, так как получил две ножевые раны.
Пеоны, погонщики мулов и даже оба индейских предводителя, не подозревая ни о какой опасности, — все, как мы уже говорили, отправились поглазеть на праздник. Когда он кончился, толпа разошлась во все стороны, каждый к своей палатке. Индейские предводители прежде других направились к палатке, где они оставили Луи. Теперь, утолив свое любопытство, они сожалели, что так надолго оставили своего друга. Подходя к палаткам, они удивились, что не увидели Луи; их поразил также беспорядок вокруг палаток. Они прибавили шагу. Чем ближе они подходили, тем беспорядок становился для них явственнее. В самом деле, ограда из тюков вокруг палаток была разрушена; несколько тюков валялись в беспорядке; самое место походило скорей на поле битвы; следы лошадиных копыт были видны на сырой земле. Этих признаков было достаточно для индейцев; они с беспокойством посмотрели друг на друга и бегом поспешили к палаткам.