Если — заметьте, я говорю «если» — на земном шаре имеется уголок, где могли бы сохраниться до наших дней существа из миоцена и плейстоцена, то эта долина им и была. Площадью в двадцать или тридцать квадратных миль, она раскинулась в низине и кишела растительностью, покрывавшей землю, вероятно, во времена диплодоков — ибо диплодоки питались исключительно травой. Вы все знаете, как расположен Ла-Пас: во впадине, в тысяче футов ниже окружающей местности. Долина в этом смысле чем-то напоминала Ла-Пас, но из нее не было выхода, не вытекало ни одной реки, по склонам не вились тропы — кругом только высокие, обрывистые скалы. Попытка выбраться скорее всего стала бы для обитателей долины непосильной задачей, а человек или зверь, сорвавшийся с обрыва, был бы мертв раньше, чем помыслил о бегстве. Обходя долину поверху, мы проделали три четверти пути, прежде чем нашли место, где скалы были пониже и не такие крутые. Там мы стали лагерем.
По правде говоря, сперва мы собирались разбить лагерь в самой долине. Индейцы сплели из лиан трехсотфутовую лестницу. Но когда мы приказали им спускаться, начался бунт. Не говорите мне, что языка жестов не существует. Мы не рассказывали носильщикам о цели нашего путешествия, они не владели языком этой местности, однако все до одного прекрасно знали, что под лесным пологом долины могут таиться какие-то жуткие звери.
Они боялись даже оставаться поблизости от долины. Я уверен, что если бы мы, трое белых, выполнили свой план и разбили лагерь внизу, они сбежали бы, бросив нас в джунглях на произвол судьбы. Маньон подал удачную мысль — двое из нас будут днем обследовать долину, а третий останется наверху с носильщиками.
Во время путешествия по джунглям Дженкинс хворал, а теперь его состояние внезапно ухудшилось. Трясясь в лихорадке, он бессильно лежал в самом маленьком из шалашей. Нам с Маньоном пришлось самим разворачивать и укреплять лестницу.
Когда мы закончили работу, было почти темно. Мы так волновались, что просто не могли ждать рассвета и спустились в долину. Не знаю, что мы надеялись найти — может быть, отпечатки каких-то следов на влажной почве. Но наш краткий осмотр ничего не дал; вокруг совсем стемнело, и я предложил вернуться в лагерь.
Маньон, однако, не желал уходить. Он решил провести ночь в долине, надеясь что-то услышать. Дженкинс был болен, индейцы весь день нервничали и беспокоились, так что я никак не мог составить ему компанию. И все же мне не хотелось оставлять Маньона в одиночестве. А он стал подшучивать над моими страхами: дескать, у него два револьвера и он ничего и никого не боится. Наконец я сдался, заручившись его обещанием устроиться на ночь поблизости от лестницы и, если понадобится, отступить наверх.
Взбираясь по сплетенной из лиан лестнице, я оглянулся. Это мгновение запечатлелось у меня в памяти навсегда. Заросли на западном краю долины казались черными; нетрудно было представить себе таинственных зверей, прячущихся в лесной чаще. Я видел, как Маньон расчищал себе место для ночлега, и окрикнул товарища. Поднимаясь все выше, я слышал, как он напевал свою привычную песенку.
В ней звучало что-то тревожное; я никогда не слыхал ее от кого-либо другого. Если не ошибаюсь, она называлась «Красотка Элоиза», а пел ее Маньон на мотив…
Прозвучал возглас, похожий на крик раненой птицы. Грейс Демминг побледнела как смерть и наклонилась вперед, сжимая руками край стола. Ее стакан перевернулся, вода медленно растекалась по скатерти. Никто не шевелился.
— Джимми! — простонала она. — Значит, он не погиб во Франции!
Последовало мгновенное замешательство. Некоторые гости начали доказывать, что мисс Демминг ошибается — ведь Джимми никак не мог очутиться в Южной Америке. В шуме голосов мисс Бердсли шепнула исследователю, что мисс Демминг была обручена с убитым на войне авиатором. Могло ли случиться, что он выжил и ранение в голову сыграло дурную шутку с его памятью? Предположение казалось натянутым, но мисс Демминг была убеждена в своей правоте.
— Это был Джимми, — настаивала она. — Что-то в вашем рассказе заставило меня подумать, что это он. Потом вы упомянули каллиграфический почерк, а сейчас и единственную песенку, которую он любил напевать. Погодите!
Она выбежала из комнаты. Мать последовала за ней. Миг спустя мисс Демминг вернулась с фотографией молодого человека в пилотском комбинезоне. Сомнений не оставалось: Маньон и Джимми Кент были одним и тем же лицом. Путешественник сразу узнал на фотографии Маньона.
— Где он? — восклицала девушка. — Скажите мне, где он?
Винслоу с грустью посмотрел на нее.
— Мне жаль, мисс Демминг, — мягко проговорил он. — Он мертв.
Шепот гостей словно эхом повторил его слова. Девушка схватилась за горло, побелев, как кружева на воротнике ее платья. Серые глаза умоляли Винслоу продолжать.
— Да, это так… Маньон — то есть Кент — вернулся на следующее утро. Он был уверен, что нас кто-то мистифицировал, а животное существовало лишь в воспаленном воображении местных индейцев. Мы направились обратно в Ла-Пас, однако Джимми успел подхватить где-то в низинах тяжелую форму малярии; быть может, это произошло в тот вечер, когда мы бродили по болотистой долине. Мы ухаживали за ним, как могли, но спасти его не удалось. Он умер в полном сознании, не испытывая боли. Жаль, что вы не можете увидеть то райское местечко, где мы похоронили его под высокой пальмой и на прощание усыпали могильный холмик цветами орхидей.
Со всех сторон зазвучали вопросы.
— Вы видели животное? — спрашивали гости.
Исследователь отрицательно покачал головой.
— Как можно увидеть животное, вымершее много тысячелетий назад?
— Я все-таки не понимаю смысла вашего рассказа, мистер Винслоу, — произнес лысый старик, сидевший рядом с мисс Демминг. — В чем заключался ужас, о котором вы упоминали?
— Разве я не сказал? Этот ужас… был написан на лицах индейцев. Когда мы сообщили им, что собираемся разбить лагерь в долине, их лица выразили такой суеверный страх, что и самый отважный человек задрожал бы. Правда, мне трудно их винить. Их пугала неизвестность… Я был рад оставить джунгли и индейцев позади и возвратиться к цивилизации. И все же я порой думаю, не испытывают ли цивилизованные люди такие же суеверные страхи?
Беседа перешла на другие предметы. Вскоре гости поднялись из-за стола и перешли на веранду, где подали кофе.
Путешественник устал, ему хотелось остаться одному. Он незаметно проскользнул в дом и замер у окна, глядя на отсвет фар автомобиля, поднимавшегося по горной дороге. В эту минуту он ощутил чье-то присутствие. Позади него стоял мистер Демминг.
— Кто-то, возможно, поверил вашему рассказу, кто-то нет. Но Кент был помолвлен с моей дочерью. Его самолет упал за линией немецких позиций. Точных доказательств его гибели не было. С тех пор Грейс сама не своя — все надеется, что когда-нибудь он вернется. Мне нужна правда, мистер Винслоу.
Исследователь утомленно кивнул.
— Это ваше право, — отрешенно сказал он. — Не стоило мне начинать рассказ. Я снова и снова пытаюсь стереть тот ужас из памяти, но раз за разом он возвращается, как случилось сегодня.
— Так в вашем рассказе все же было зерно истины? Прошу вас, ничего не скрывайте.
— Не стану, мистер Деминг. К сожалению, я рассказал правду — вплоть до той минуты, когда мы с мальчиком расстались. Обо всем остальном я не рассказывал ни единой душе. Порой, по ночам, мне так хотелось с кем-то поделиться…