И вот все позади. Мокрый и бледный, он влез в лодку и плюхнулся рядом с Сыок Мэй.
– Боонь? Ты как? Все хорошо? – спросила девочка.
А Боонь слабо кивнул. Наверху без конца и края во все стороны раскинулось небо. На плечи А Бооню опустились прохладные ладони Па. Капли воды катились по лбу и разъедали глаза. Мало-помалу мир снова обретал очертания.
– Это просто жара, – сказал Па, – и день долгий.
А Боонь не возражал. Все убедились, что с ним все в порядке, и тут же забыли про него, занятые полными сетями. А Боонь сидел на носу, уткнувшись в колени и закрывшись от света. Сбоку к нему прижималась Сыок Мэй. Она крепко сжала его руку, но радость от ее прикосновений исчезла. Девочка стала свидетельницей его унижения, и этого А Боонь никак не мог выкинуть из головы.
Издалека доносились голоса рыбаков. Кто-то запел придуманную им самим песню – возможно, это был А Тун, движимый тем же восторгом, который выгнал его из лодки на остров. Остальные шутили и смеялись. А Боонь чувствовал, как Хиа перемещается по лодке, слышал, как Па тихо отдает брату указания. Все пребывали в приподнятом настроении – все, кроме А Бооня. Он чувствовал, как они смеются над ним. Объект всеобщих издевок, сын рыбака, который боится моря.
Снова крики и свист. Моторы взревели, и лодки рванули с места. Рыбы много – пора домой. А Боонь посмотрел поверх рук. Море стихло, теперь только лодки, разрезая ровные волны, тревожили его поверхность.
Наконец они добрались до родного острова. Провожавшие их так же стояли у берега, в тени деревьев. Они бросились навстречу лодкам, и А Боонь с обидой представил, как его снова начнут высмеивать, ведь при виде рыбы он едва не потерял сознание.
Ма ждала их на мокром песке, приготовив тачки и прищурившись от послеполуденного солнца.
При виде пойманной рыбы собравшиеся заахали. “Да как же это? – снова и снова спрашивали они. – Как же это?”
Рыбаки загалдели:
– Там высоченные деревья, выше, чем тут…
– Одна сеть у нас даже порвалась…
– А утесы!
– А Туну на голову жук-носорог сел, хорошо хоть, не нагадил…
– А когда А Тун спрыгнул в воду, у меня чуть сердце не разорвалось! – Это воскликнула Сор Хун, и женщины расхохотались.
– Но откуда же вся эта рыба взялась? – спросила одна из тетушек.
Мужчины в лодке замолчали.
– Трудно сказать, – ответила Сор Хун, – но наш А Боонь…
А Боонь посмотрел на горизонт и собрался с духом. “Но наш А Боонь, – подумал он, – несколько месяцев ходил к этим островам, а в воду зайти боится. Наш А Боонь хлопнулся в обморок, прямо как девчонка, вы б только видели!”
– Это он нас туда привел. Они с А Хуатом – вы бы их только видели. Уж не знаю, как они понимают, в какую сторону двигаться, но как-то понимают. Прямо чудо какое-то, – закончила Сор Хун.
Рыбаки закивали.
– Откуда вы знаете, где этот остров? – спросил кто-то.
А Боонь взглянул на Па, и тот жестом разрешил ему ответить.
– Я… я не знаю. Я это чувствую, – проговорил он, вспыхнув. Никогда еще столько взрослых не слушали его с таким вниманием.
– И рыба там всегда есть? Возле острова?
– Возле островов. Там он не один. Мы пока шесть нашли, – пробормотал А Боонь.
Перешептыванья стали громче.
Наконец кто-то из мужчин спросил:
– Значит, чтобы найти острова, надо каждый раз брать тебя с собой?
В голосе звучало презрение, будто его хотели надуть. Он явно считал зазорным задавать вопрос ребенку.
– Боонь может показать нам, как их найти, – сказал Па. – Мне он показал.
Остальные рыбаки одобрительно забормотали, и Боонь покраснел еще сильнее. Сейчас молчал даже Хиа, и когда А Боонь обернулся к нему, брат медленно, едва заметно кивнул. Ма тоже смотрела на А Бооня так, словно видела сына впервые. Тогда, чтобы не обмануться в наслаждении, которое испытывал, А Боонь встал и собрался было вылезти из лодки, но пока он стоял, все продолжали смотреть на него, словно на некое таинственное существо. А Боонь замер. Вот бы раскинуть руки и подпрыгнуть – и тогда этот прыжок отразится в глазах всех этих людей. Но ему не хватило смелости, и он стоял в лодке, которую ласково покачивали волны, а за спиной у него, скосив безудержные оранжевые лучи, затухало солнце. Настал миг умиротворения. Спустя годы воспоминания об этом спокойствии неразделимо сплетутся с памятью о бьющейся под ногой рыбе, и потому радость А Бооня всегда будет омрачена зыбким ужасом, который сонно булькает под безмятежной поверхностью.