Тетя расскажет, что мир разделяет карта.
Что чудеса – это просто модель стандарта
Точных, доказанных опытами наук.
Ну, а пока небом дышится васильково.
Мир не разбросан, не сломлен, не забракован
Тетей с указкой и дядей в большом толковом.
Зелен, песочен, светел и большерук.
Ну, а пока ты уверена: люди – боги.
Ты еще знаешь счастливых, неодиноких.
Пыль, поднимаясь, целует босые ноги.
С каждым мгновением в жизнь открываешь дверь.
Скоро ты вырастешь, станешь чуть-чуть взрослее.
Мир тебе выставят лгущим и злым. Теплея,
Вечер весенний прошепчет, как здесь тебе я:
\'\'Только не верь им, пожалуйста! Им не верь!\'\'
Джеку-обожателю жизни
В полночь, Джек, небо синее, как наливной инжир,
И густое,
Густющее, словно вишневый джем.
Ночь, по полочкам звездочки разложив,
Наливается теплым джином в пустой фужер.
После двух, Джек, мне нравится слушать джаз,
Разбирать мир от башен до самых гнилых пружин.
Люди дремлют в объятиях старых цветных пижам.
Я шепчу: \'\'Расскажите, что снится вам, расскажи…\'\'
Сквозь оконную раму дым вьется седым ужом.
Раскрывая окно, разрушаю его ажур.
Воздух свеж, аж колюч, впрочем, даже почти ежов.
Звезды выглядят снизу, как сладкий в горсти кунжут.
Под окном у меня, Джек, щетинится старый Джим.
Он оранжевый весь. Он, как солнце. Еще рыжей.
Он сидит до рассвета и пристально сторожит
Наши вещие сны, наши выдохи. Он блажен.
Под прицелом луны мысли движутся, словно жук,
Совершая полет и такой баджи-джамп/прыжок,
Что я вряд ли когда-нибудь это изображу,
Разве только тогда, когда перерожусь стрижом.
Ты есть ты. Я есть я. И нам незачем подражать.
Мир устал и уснул. Он широк и непостижим.
Ты сопишь, Джек, легонько подушку рукой прижав.
И мне хочется…
Хочется просто жить!
Джимми
Осень приходит в бедро целовать словами.
Джимми, давай-ка забудем, как нас сломали.
Джимми, давай-ка забудем, как те и эти
В нас с тобой умерли люди, погибли дети.
Как не хватило ни веры, ни сна, ни сил нам.
Как было солоно, как было больно сильно,
Когда в этой чертовой жизненной хирургии
Отрезались самые близкие и самые дорогие.
Джимми, давай не думать, что, может, завтра,
Нам распахнутся жуткие «двери» Сартра,
Или о том, что нас могут пометить чеково
В самой шестой и ужасной палате Чехова.
Как заставляют стонать нас, скулить и корчиться
Филипы Моррисы, Праймы, Рогани, Хортицы.
Как нас смертельно заботливо усмирили
Теми продуктами дьявольской индустрии.
Джимми, а с нами Бог неизбежно был (ли?)
Джимми, давай припомним, что мы забыли:
Брось забывать любить и любить забыться!
Будем менять манеры, привычки, быт сам.
Джимми, куда ведь дальше, под нами днище.
Видишь, у нас с тобой силы на тыщи нищих?
Молчи словами, разговаривай лишь касаниями.
Руками не думай, пускай решают сами они.
К черту одежды, замаскированные под Прада.
Только обнаженному телу известна правда.
Как-то непринужденно, небрежно, просто мы
Станем наэлектризованными, как простыни.
Будем купаться в дайкири любовных стонов.
Осень замрет от страха, как будто сто нас.
Станем единым целым, сойдясь чужими.
Осень уходит прочь, замечаешь, Джимми?
Мы с тобой не умеем самбу, сумеют пальцы.
Станем счастливыми буддистами, как непальцы.
Словно мы поселились в сердце Индии. Ну, а там мы
Учимся непридуманному счастью у Гуатамы.
Джимми, у нас здесь такое оплотище штилевое!
Джимми, мы с тобой целый воин, пока нас двое,
Пока мы о любви поцелуями – не словами,
Молятся Божьи ангелы над нашими головами…
Гуппи. Ничья
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
Недовылет
"чтоб тебе родиться птицей,
надо прежде умереть."(с)
Десятки солнц разбитого стекла,
звенящий голос. Mир, упавший на пол.
Мой кот внизу – в квадратике окна —
сидит и отрешенно лижет лапу.
Сгорают связи, рушатся мосты,
мелеют вены, мысли и колодцы.
Сквозь перистые рваные бинты
меня несет под воспаленным солнцем
за тридевять, досрочно, наобум.
Под звуки гаммы рвутся быль и небыль.
Впервые рада вылететь в трубу —
в нее в момент свернулась полость неба,
и глас трубит восход – иже еси!..
Но до-мажор завис всего в полтоне
от выхода – буксует нота си,
а глас фальшивит и летально гонит.
Hе выход запасной – простой исход,
логичный, будто эхо после крика,
и небо – не вокруг, не над, не под,
оно – внутри мигает аварийкой…
Тоннель, воронка, вОроны, стрижи…