— Лучше не бывает, — уверенно сказала она, положила посуду в раковину и собралась было вымыть ее, но передумала.
Если вести себя чересчур примерно, Троттер может заподозрить неладное.
Она выскользнула в коридор, обогнула лестницу и прошла в гостиную; Уильям Эрнест, сидя на полу, смотрел телепередачу «Улица Сезам». Гилли уселась рядом, и когда он искоса взглянул на нее, спокойно, по-сестрински улыбнулась ему и сделала вид, будто поглощена Птицей-Великаном. Молча она просмотрела «Улицу Сезам», «Окрестности Роджерса», «Электрическую кампанию», добродушно подпевала в такт какой-то песенке и всякий раз, когда ловила на себе робкий вопросительный взгляд Уильяма Эрнеста, дружески улыбалась ему.
Пока все вроде шло успешно. И когда настала пора ужинать, она спросила:
— Будешь накрывать на стол или пойдешь за мистером Рэндолфом?
И он ответил, почти не заикаясь:
— Пойду за мистером Рэндолфом.
Гилли стала накрывать на стол, тихонько напевая песенку «Солнечные денечки» из телепередачи «Улица Сезам». А после ужина она вырвала из тетрадки листок бумаги и смастерила для Уильяма Эрнеста бумажный самолетик, она даже позвала мальчика на крыльцо, чтобы запустить этот самодельный бумажный аэроплан.
Уильям Эрнест прищурился, сморщил курносый нос, занес руку назад и изо всех сил подбросил самолетик.
— Бабах! — шепотом выпалил он.
Самолет оторвался от крыльца и, подхваченный неожиданным ветром, взмыл вверх, потом он нырнул вниз и плавно опустился на траву.
Мальчик повернулся к ней, его глаза сияли.
— Здорово, а? — тихо спросил он. — Здорово?
— Нормально.
Гилли сбежала с крыльца и подобрала самолет. Самоделка получилась что надо. Она забралась на бетонный столб, поддерживающий навес крыльца, и занесла руку вверх, но раздумала.
— Попробуй сам, Уильям Эрнест. Идет? Она спустилась со столба и подсадила мальчика. Он чувствовал себя неуверенно на высоте и смотрел вниз, не решаясь лезть дальше.
— Не бойся, дружище, я не дам тебе упасть. — Она слегка подстраховала его сзади, поддержала за щиколотки. И почувствовала, как мальчика отпустило.
— Бабах! — сказал он, на этот раз чуть громче, и, отклонившись назад, снова запустил бумажный самолет с бледно-голубыми полосками высоко-высоко, чуть ли не до самой крыши.
Самолетик взлетел вверх и, плавно снижаясь, опустился, наконец, на куст азалии во дворе мистера Рэндолфа.
Уильям Эрнест слез со столба и сбежал по ступенькам крыльца. Он замешкался перед забором, но одолел эту преграду. Было видно, что никогда в жизни он не перелезал через забор, ему проще было дойти до калитки и обойти вокруг, но он выбрал самый прямой путь к своему драгоценному самолетику.
Уильям Эрнест свалился с забора во двор мистера Рэндолфа — одна рука и нога оказались там раньше, чем другая пара, но он быстро поднялся с земли и бережно снял с куста свое сокровище. Он посмотрел на Гилли с застенчивой улыбкой, прошел по тропинке сада мистера Рэндолфа, свернул на тротуар, прошествовал через калитку дома Троттер так, будто нес в своих руках английскую корону. Подходя к дому, он что-то сказал.
— Ты что говоришь? — спросила Гилли.
— Я говорю… — вены на его шее вздулись, он хотел сказать как можно громче, чтобы его услышали. — Я говорю — он здорово летает.
«Он совсем не такой придурок, как может показаться», — подумала Гилли с улыбкой. На этот раз она не заботилась, какой улыбкой улыбнуться.
— Ты здорово его запускаешь, Уильям Эрнест.
— Правда?
— Точно. Ты молодец. Тебя, наверно, специально учили этому.
Он с недоумением посмотрел на нее.
— Не учили? Значит, ты сам научился?
Он гордо кивнул головой.
— Послушай, парень, да у тебя просто талант, я таких никогда не встречала.
Он расправил худые плечи и такой поступью поднялся на крыльцо, словно был президентом Соединенных Штатов.
Они все еще запускали самолет, точнее, Уильям Эрнест запускал, а Гилли смотрела и время от времени подбадривала его, когда на крыльце появились Троттер и мистер Рэндолф.
— Вы только посмотрите, Троттер, как здорово у него это получается.
Уильям Эрнест забрался на самый верх столба. Теперь он обходился без помощи Гилли.
— Смотрите на меня, — тихо сказал он. — Посмотрите.
Мистер Рэндолф поднял вверх голову с невидящими глазами.
— Что такое, сынок?
— Похоже, Гилли сделала ему бумажный самолетик, — пояснила миссис Троттер.
— А, понятно, понятно.
— Теперь смотрите.
— Смотрим, Уильям Эрнест, смотрим, детка.
Мальчик отклонился назад и запустил самолет.
— Бабах! — и снова самолет взмыл вверх, описал полукруг и медленно опустился на землю.
Самолет приземлился на обочину тротуара, а Троттер вздохнула. Уильям Эрнест бросился за ним.
— Ну и как? — спросил мистер Рэндолф.
— Как жаль, мистер Рэндолф, что вы ничего не видите, — сказала Троттер. — Я-то думала, бумажные самолеты, они только и годятся, чтобы изводить учителей. А сейчас вон как хорошо! — сказала она, повернувшись к Гилли.
Гилли вспыхнула, но на помощь ей пришел Уильям Эрнест.
— Это все потому, что я так здорово запускаю его, — сказал он.
— Точно, — сказала Гилли и похлопала его по плечу. — Молодец!
Он посмотрел на нее, его прищуренные глазки светились неподдельной радостью.
— Спасибо, — ласково сказала Троттер.
Гилли взглянула на нее, но тут же отвела глаза; так отворачиваются от яркого солнечного света.
— Проводить мистера Рэндолфа? — спросила она.
— Благодарю вас, мисс Гилли, — сказал он. — Большое спасибо.
Она взяла его за локоть и осторожно свела по ступенькам, стараясь не оглядываться, потому что на лице у Троттер была та самая улыбка, которую Гилли в глубине души ждала всю жизнь, но только не от такой вот Троттер… Это не входило в ее планы.
НУ, МИСС ХАРРИС, БЕРЕГИСЬ!
Во второй половине октября Гилли не только догнала свой класс, но стала первой ученицей. Она пыталась внушить себе, что мисс Харрис ничего не остается, как ставить ей пятерки. Само собой, старой ханже, конечно, до смерти не хотелось писать: «отлично», «ясно выраженная мысль», «хорошая работа» в тетрадях ученицы, которая так открыто не любила ее.
Но мисс Харрис — крепкий орешек. Если она и догадывалась, что Гилли презирает ее, она и виду не подавала. Поэтому Гилли не могла еще прибегнуть к испытанному приему — забросить учебу, как только учительница убедится, что перед ней — гений. Как здорово это получилось в «Голливудских Садах» — у всех учителей глаза на лоб полезли, когда в один прекрасный день, ни с того ни с сего, Гилли стала сдавать пустые тетрадки. Она решилась на это, когда случайно услышала слова директора, который говорил ее учительнице, что по успеваемости у Гилли лучшие показатели за всю историю их школы; конечно, никто и не подозревал, что она знает об этом, и потому приволокли целую кучу школьных психологов, чтобы разобраться в ней. Никто в школе не согласился взять на себя ответственность за ее поведение, и тогда решили свалить всю вину на ее приемных родителей. Это привело миссис Нэвинс в такое бешенство, что она потребовала у мисс Эллис забрать Гилли немедленно, хотя поначалу, после первых жалоб на отвратительные хулиганские выходки Гилли, неохотно согласилась оставить у себя Гилли до конца года.
Гилли чуяла, что пустой тетрадкой мисс Харрис не запугаешь. Скорее всего, она не обратит на нее никакого внимания. Мисс Харрис отличалась от прежних учителей, с которыми Гилли имела дело. Казалось, она совершенно не зависит от своих учеников. Как будто они не доставляли ей ни волнений, ни радости. У Гилли в учебнике была напечатана фотография мусульманки из Саудовской Аравии — с головы до ног она была скрыта покрывалом, видны были только глаза. Чем-то она напоминала мисс Харрис, которая прятала себя за невидимым покрывалом. Раз-другой в глазах ее появлялся блеск и, казалось, приоткрывал Гилли человека, таящегося за этим защитным покровом, но это случалось так редко, что Гилли даже самой себе не решалась сказать, что означает этот взгляд.