— Это ведь ваш дедушка? — спросила Люси.
Джордж продолжил хмуриться.
— Да, он. Ему давно пора избавиться от этой развалины и продать своих старых кляч. Это ж позор, такие лохматые — даже гривы не подстрижены. Мне кажется, он этого не замечает: люди, когда стареют, становятся жуткими чудаками, будто всякое самоуважение теряют.
— Мне он показался настоящим Браммелем[19], - сказала она.
— А-а, за одеждой он еще следит, и достаточно сносно, но вы только посмотрите на это! — Он показал на статую Минервы, одну из тех чугунных скульптур, которыми когда-то Майор Эмберсон уставил въезд в Эмберсон-эдишн. Минерва была цела и невредима, но от ее лба до кончика прямого носа тянулась некрасивая темная полоса, такие же полосы обезобразили складки ее одеяния.
— Похоже на сажу, — сказала Люси. — Вокруг так много домов.
— В любом случае, надо нанять кого-то следить за чистотой всех этих статуй. Мой дед владеет многими из домов, он их сдает. Конечно, ему удалось продать большинство участков — свободных тут нет, хотя, когда я был мальчиком, полным-полно участков пустовали. К тому же не надо ему было продавать такие большие участки в одни руки: люди купили, домов понастроили, а как только цены на землю подскочили, продали часть дворов, и покупатели понастроили еще домов и живут в них, и теперь ни перед одним домом нет большого двора, слишком много всего понастроено. Тут всё было задумано как загородное поместье джентльмена, и вот так деду следовало содержать его. Он же дает всем этим людям слишком много свободы, и они творят что хотят.
— Но как им помешать? — не без резона спросила Люси. — Раз он продал им землю, она их, ведь так?
Даже перед лицом такого сложного вопроса Джордж остался невозмутим:
— Надо было заставить всех торговцев бойкотировать семьи, посмевшие продать свои дворы. А всего-то делов — сообщить тем торговцам, что, если не подчинятся, заказов от семьи больше не получат.
— От "семьи"? От какой семьи?
— Нашей семьи. — Ничто не могло выбить Джорджа из колеи. — От Эмберсонов.
— Теперь вижу, — пробормотала Люси, хотя явно видела то, чего Джорджу было не видно, поэтому, когда она уткнулась в муфту, он спросил:
— Над чем смеетесь сейчас?
— Что за вопрос?
— Кажется, вы у вас всегда есть тайный повод поулыбаться.
— Всегда! — воскликнула она. — Как громко сказано, ведь мы познакомились только вчера!
— Ну вот, опять, — совершенно искренне сказал он. — Одна из причин, по которой вы мне не нравитесь — и сильно! — это ваша манера по-тихому смотреть на всех свысока.
— Моя манера? — воскликнула она. — Это я так смотрю?
— О, вам кажется, что это не заметно, но оно так и бросается в глаза! Мне это не по нраву.
— Не по нраву?
— Нет, — подчеркнул Джордж. — Зря вы так со мной! По-моему, мир таков: некоторые люди по рождению, положению и всему прочему выше остальных, и они должны относиться друг к другу на равных. — Тут его голос дрогнул: — Я не со всеми так говорю.
— То есть вы доверяете свои тайные убеждения, или кодекс, не каждому, а только мне?
— Продолжайте, потешайтесь дальше! — произнес Джордж с горечью. — Вы думаете, что жутко умная! А меня это утомляет!
— Ладно, вам не нравится моя "манера по-тихому смотреть свысока", значит, буду делать это громко, — весело сказала она. — Мы рады доставить вам удовольствие!
— Я догадывался, что сегодняшняя прогулка обернется ссорой.
— Нет, чтобы поссориться, нужны двое! — Она засмеялась и показала муфтой на новый дом справа, еще не достроенный. Они уже проехали Эмберсон-эдишн и покидали северное предместье. — Разве не чудный дом?! Мы с папой зовем его наш Прекрасный Дом.
Джорджу это не понравилось.
— Он ваш?
— Конечно, нет. На днях папа брал меня на прогулку на машине, и мы оба просто влюбились в него. Такой просторный, солидный и простой.
— Да, простенький! — фыркнул Джордж.
— Но всё равно красивый, серо-зеленая крыша и ставни делают его достаточно ярким, а прямо вдоль белых стен растут деревья. Кажется, в этой части страны я не видела дома милее.
Джордж пришел в ярость от такого невежественного восторга — и это после того, как десять минут назад они проехали Эмберсон-Хаус.
— Это у вас такой вкус? — спросил он.
— Да. А что?
— Вам бы куда-нибудь поехать и немного поучиться!
Люси выглядела озадаченной.
— Почему вы приняли это так близко к сердцу? Я обидела вас?
— Тут не обида, — отрезал Джордж. — Девушки мнят, что всё знают, как только научатся танцевать, одеваться и немножко флиртовать. Но они ничего не знают, например, об архитектуре. Дом как дом, та же дрянь, что и остальные!
— Что не так?
— Что не так? — повторил Джордж. — Вы спрашиваете, что не так?
— Да.
— Ну, во-первых… — он задумался, — во-первых, просто поглядите на него! Думаю, тут и одного взгляда хватит, чтобы понять, что не так, если, конечно, человек что-то смыслит в архитектуре.
— Что не так с его архитектурой, мистер Минафер?
— Ну, он вот такой. Такой вот. Ну, например, его построили… как городской дом. — Он говорил о доме в прошедшем времени, потому что они давным-давно отъехали от него — людям свойственно считать себя важнее окружающего мира. — Он был похож на дом, который должен стоять на городской улице. Разве так люди со вкусом строят загородные дома?
— Папа говорит, что так и задумано. Город активно растет в этом направлении и, по словам папы, скоро доберется и до этого дома — через пару лет он станет городским.
— Всё равно дрянной дом, — огрызнулся Джордж. — Я даже не знаю, кто его строит. Теперь в город постоянно приезжает всякая рвань, к тому же местный сброд тоже стал побогаче и ведет себя, будто они тут хозяева. Дядя Сидни вчера как раз говорил об этом: они с друзьями хотят организовать загородный клуб, а эта рвань тоже туда пролезть пытается — а он об этих людях впервые слышит! Всё равно я вижу, что вы ни капли не смыслите в архитектуре.
Люси продемонстрировала свое дружелюбие, рассмеявшись.
— Кажется, мне придется кое-что узнать о Северном полюсе, если мы и дальше поедем в эту сторону!
Тут Джорджа начала мучить совесть.
— Ладно, повернем и поедем на юг, пока вы не согреетесь. Думаю, мы слишком долго ехали против ветра. Мне действительно жаль!
Она подумала, что он так мило произнес: "Мне действительно жаль!" — и был при этом таким красивым. Наверное, и впрямь на небесах больше рады одному раскаявшемуся грешнику, чем всем святым вместе взятым, а неожиданная любезность высокомерных людей действует сильнее, чем постоянная вежливость людей милых. Высокомерие, обернувшееся добротой, заставляет сердце таять, и Люси приветливо кивнула спутнику в знак благодарности. Неожиданный блеск ее глаз заворожил Джорджа, и он растерялся.
Развернувшись, он пустил коня шагом, и перезвон колокольчиков стал менее ровным. Блекло мерцая сквозь беловатый пар, исходящий от крупа и боков животного, бубенцы были похожи на настоящие колокола, но крошечные, и только их позвякивание нарушало всепоглощающую тишь зимней равнины. Белая дорога бежала между одинокими штакетниками, за которыми простирались заиндевевшие крестьянские дворы с их оставленными валяться снаружи и ржаветь боронами, почти утонувшими в снегу, или полуразвалившимися телегами, чьи колеса, казалось, навсегда вмерзли в толстый слой льда в глубоких колеях. Куры с недовольным видом скребли железную от мороза землю; выпущенный без присмотра мохнатый жеребенок вздрогнул от испуга, заслышав тихий звон бубенцов, а потом посмотрел в сторону саней, свирепо выпуская из ноздрей клубы пара. Снег прекратился, и далеко впереди в сером облаке, распростертом по земле, возник город.
Люси посмотрела на сгущающиеся тени вдали.
19
19 Джордж Брайан Браммел (1778–1840) — английский денди, законодатель моды в эпоху Регентства.