Глава 12
РАСКОЛЫ, РАЗДОРЫ
Ничего подобного Новому Иерусалиму и Подмосковной Палестине Патриарха Никона никогда не было ни в одном христианском народе! Если бы Никон не совершил во время своего правления ничего, кроме этого, то и в таком случае должен был бы быть признан воистину «самым великим человеком русской истории». Казалось бы всё, что связано было с осуществлением величайшего замысла о Новом Иерусалиме под Москвой, должно было, необычайно возвышая Русскую Церковь, возвышать и Российское Царство и радовать сердце Царя. Но случилось обратное. Именно из-за Нового Иерусалима начался разлад между Патриархом и Царём, то есть между церковной и царской властью в России.
Много лет спустя, во время суда над Никоном выяснилось, что Государь Алексей Михайлович, по его признанию Восточным Патриархам, буквально заболел «внутренней болезнью», когда узнал о замысле Патриарха, так что плакал многими слезами. И Патриархи Антиохийский Макарий и Александрийский Паисий в письмах своих Патриархам Иерусалимскому и Константинопольскому обозначили главной виной подсудимого Никона строительство им Нового Иерусалима... Что же заставило так страдать Алексея Михайловича?
Дело в том, что Новый Иерусалим вне Москвы в глазах Государя как бы «отнимал» у неё значение священной столицы всего Православного міра и принимал таковое значение на себя. А мы помним, что в Москве при Алексее Михайловиче нарочито создавались определённые образы грядущего Царства Небесного. На самом же деле у Москвы ничего не «отнималось». Новый Иерусалим лишь в более чистом виде изображал Горний Мир, выводя этот образ из мірской столицы в тишину монашеского жития, но в то же время оказываясь в достаточной близости к Москве, чтобы быть посещаемым прежде всего из неё.
Замыслом Никона, как казалось, «отнималось» и у Царя его значение главного хранителя Православия, каковое как бы переходило теперь к Патриарху.
А Царю Алексею Михайловичу хотелось быть именно главным не только в делах государственных, но и в церковных, и видеть свой стольный град образом Третьего Рима и Нового Иерусалима. Такое самосознание Тишайшего нашло отражение во многом, в том числе в его личных письмах. Так, однажды он писал Патриарху Иерусалимскому, что полагает главнейшей задачей Царя попечение о Церкви и вере. Оказалось, что Алексей Михайлович как бы лишь доверял управление Церковью Патриарху только из личной любви к нему, почитая первым в церковных делах не его, а себя. Заблуждение это вполне можно назвать заблуждением благочестивым. Но через него и начал тут же действовать диавол.
Узнав о замысле Нового Иерусалима, Царь не решился прямо сказать Патриарху о своём несогласии с этим, что, как мы видим было вполне в его духе. Но «внутренняя болезнь» Государя по этому поводу прорвалась наружу скоро, именно в том 1656 году, когда началось строительство Воскресенской обители. Услышав тогда о том, что Никон не согласился с Антиохийским Патриархом Макарием в одном чисто богослужебном вопросе (как совершать водосвятие в праздник Богоявления) Алексей Михайлович вдруг напустился на Никона с такой грубой руганью, какой никогда до тех пор он и в мыслях не мог допустить в отношении друга. Никон опешил: «Я твой духовный отец, зачем же ты так поносишь меня!» «Не ты мой духовный отец, а Патриарх Макарий», в сердцах выкрикнул Царь. Правда, быстро Алексей Михайлович взял себя в руки и попросив прощения, примирился с Никоном. Но эта первая, малая, чисто «келейная» ссора Царя с Патриархом уже говорила о многом. Дальше — больше. Царь стал слушать наветы, доносы и клеветы на Никона, которые раньше решительно отвергал. Такую перемену в нём тотчас заметили приближённые, в том числе личные враги Патриарха и, что самое тяжкое — враги Государства Российского. Для последних дружба Церкви и царства в России, «симфония» их, как залог величайшей внутренней крепости всей Великороссии были всегда нестерпимы, служили главным препятствием в стремлении подорвать изнутри эту крепость. Немудрено, что сразу, как только возникла надежда на разлад Царя с Патриархом, оживились шпионы Польши, Священной Римской Империи, Католической церкви. Вкупе с враждебными Никону русскими боярами и князьями, они начали делать всё, чтобы подлить масла в огонь начинавшегося разлада. В этом деле им всем помогали и наши приверженцы старых обрядов, — Иван Неронов, Аввакум, Даниил, Логгин и прочие, не стеснявшиеся придумывать невероятные клеветы и лживые обвинения против Никона. Святейший со свойственной ему силой произвёл к 1656 году все те преобразования и исправления русских церковных обрядов и книг в соответствии с древними и новыми греческими, какие и наказал ему произвести Государь. Против этих преобразований восстали всё те же обиженные Патриархом «ревнители благочестия». Они, как хотели, оскорбляли Святейшего и за глаза и в глаза. Были судимы, отправлены только в ссылку (протопоп Аввакум, один из первейших даже не был лишён священного сана). Но никакого раскола в Церкви это не вызвало. Тем паче, что Никон, разрешил упорным приверженцам старых книг и обрядов служить по ним (даже в Успенском соборе Кремля) лишь бы эти приверженцы не отпадали от Церкви. При таком положении дел, если бы Никон оставался у кормила церковной власти, то и в дальнейшем церковного раскола не произошло бы в России. Он стал возможным многое время спустя только в связи с расколом более страшным, — между церковною и царскою властью.