Уже вовсю играли в Москве иноземные музыканты, уже действовал для народа театр (таковой появился у нас ещё при Алексее Михайловиче, после разлада его с Патриархом Никоном, но играл только для Царской Семьи, показать его людям стеснялись), уже трещали по праздникам фейерверки и бесновались маскарады, уже превозносилось всё западное и поносилось своё. Очень мало кто знал, что за всем этим внешним весёлым шумом и треском уже шла безшумная и очень серьёзная работа по выработке путей и способов разрушения Великороссии. В одной из проповедей Патриарх Адриан говорил, что не только великие праздники, но и «святую Четыредесятницу (т.е. Великий пост) многие презирают. Мужчины, женщины, отроки и священного сана люди всегда упиваются, и вином и табаком и всяким питием без сытости пьяны... Теперь и благородные и простые, даже юноши, хвастаются пьянством и презрением к службам церковным.... Повсюду люди неучёные, в Церкви святой наших благопреданных чинодейств не знающие... Мнятся быть мудрыми, но от пипок табацких и злоглагольств люторских, кальвинских и прочих еретиков объюродели, совратясь от стезей отцов своих, говоря: «для чего это в Церкви так делается? Нет никакой в этом пользы, человек это выдумал, и без этого можно жить».
Как видим, здесь Патриарх указывает на появившееся в «образованном» обществе церковное вольнодумство, прямо происходящее от протестантских симпатий и связей Царя. А Царь Пётр заходит и глубже и дальше. Он начинает играть в те же игры, что и Царь Иван IV. Пётр и его приближённые — тоже оборотни. В обыденной обстановке они те, кто есть, а в потехах одевают личины и маски. Кто-то становится «патриархом», кто-то «генералиссимусом», кто-то даже — «князь-кесарем». А себя Пётр, как и Иван IV, умышленно понижает, он — только «дьякон», «шкипер», или просто «бомбардир». Такая любовь Петра I к «двойничеству» или «оборотничеству» стоит прямо в связи с его поощрением театра и вообще всякого лицедейства. Мы уже говорили, что подобные увлечения имеют демоническое происхождение, так как здесь подражание бесам, любящим принимать на себя обличья различных людей и животных. В основе всякого театрального искусства лежит потребность людей — артистов перевоплощаться в кого-то, кем они не являются. Русские люди именно в этом видели греховность лицедейства и скоморошества. Кстати сказать, до Петра, при первых Романовых мы не видим близ Царя скоморохов, шутов, равно как и колдунов! Как и Иван IV, Петр I любит смешивать безродных и родовитых. При нём тоже многие, «кто был ничем», становятся «всем». И так же как при Иване IV, только в ещё большей мере, при Петре I — западные иностранцы... Как и Иван IV, Пётр I замышляет совсем изменить Россию. Пётр так и писал: «Иоанн Грозный мой предшественник и образец». И сокрушался, что он, Пётр, «не успел ещё так далеко, как он». Сетование напрасное. Пётр I «успеет» во всем, вплоть до сыноубийства, и пойдёт даже далее, чем его «образец»...
В 1697 г. он отправляется за границу во главе Великого посольства почему-то под маской «урядника Петра Михайлова», хотя все везде за границей знают, что это Российский Царь... Цель посольства — собрать союз европейских держав против Турции. Достичь этого не удалось. Личные цели Петра другие — изучить корабельное мастерство, а попутно ещё нечто самое-самое интересное в европейской жизни. Особенно тёплый приём Пётр имел в Бранденбургском курфюрстве (Пруссия). Семейство курфюрста потом знаменательно высказалось о Петре: «Он очень хороший, и очень плохой...». Это было действительно так, и было раздвоением личности, очень похожим на состоянье души Ивана IV. Пётр посетил Польшу (проездом), Германию, Голландию, Данию, Бельгию, Англию и Шотландию. Там он стал не только мастером кораблестроения и иных ремёсел, но и «мастером» тайных масонских сообществ.
Произошло это, скорее всего, в Шотландии, или Англии, где в ту пору (конец XVII в.) как раз возродилось в определённом продуманном устройстве масонство духовное. Вернувшись в Россию, Пётр I основал здесь первую масонскую ложу «Нептун», в которую, кроме него, вошли поначалу шотландец Брюс и А. Меньшиков. Впоследствии для намеченных им преобразований церковной жизни Пётр I привлек в качестве учителей не кого-нибудь, а профессоров Оксфордского Университета.