Феномен оборотничества (двойничества) мы уже наблюдали в русской истории во всех тех случаях, когда на Руси, в России получала возможность действовать церковь диавола. Так было в ереси жидовствующих в XV в., в Опричнине Ивана Грозного в XVI в., самозванчестве XVII в., в масонских «штучках» Петра I и его последователей в веке XVIII-м, в деятельности иудео-масонства в России в XIX — начале XX в.в. Во всех этих случаях мы имели дело с сущими оборотнями: видимость одна, сущность — прямо противоположная! Таково излюбленное (!) поведение демонов или бесов, могущих прельщать верных и подвижников под видом «ангелов света», как говорит Апостол Павел, или под иными «образами» и «видами». В этом смысле большевики, как мы видели, — законченные оборотни: одним большим Оборотнем стало и всё созданное ими «государство», не говоря уже о его «руководящей и вдохновляющей силе» — коммунистической партии — тоже большом Оборотне. На словах одно, а в замыслах и делах — совсем другое! Совершенно естественно, что таким же Оборотнем им очень хотелось сделать и Русскую Православную Церковь. В этом вся суть большевицкой церковной политики.
Отсюда, с одной стороны, нужно было всё-таки уничтожить твёрдо верующих, неспособных на измену (таковых оказалось несколько десятков миллионов), но с тем, чтобы непременно сохранить в своей «системе» фальшивую видимость Церкви Православной, в качестве послушного орудия соблазна и обмана, совершенно родственного по духу оборотнического учреждения, состоящего из «боязливых» и маловерных, и скверных... и всех лжецов». Таковых поначалу, конечно, должно было быть очень мало, но в дальнейшем, после соответствующего воспитания и обработки, — достаточно для того, чтобы они вкупе производили впечатление «Церкви», и в то же время служили ловушкой для душ, могущих искренне тянуться от неверия к вере и Православию.
Нетрудно видеть теперь, что осуществлению этих замыслов решительным препятствием служила та священная граница, до которой отступил Патриарх Тихон и на которой он остановился с тем, чтобы защищать её уже до смерти («не враг, но и не друг»...).
Первым шагом большевиков закономерно стало стремление вынудить Патриарха к дальнейшему отступлению за эту границу, то есть к тому, чтобы он стал полным «другом» советской власти, или, по крайней мере, формально заявил об этом для соблазна всей Церкви. Иными словами, простой гражданской лояльности, отказа от политической борьбы, послушания советской власти во всех мірских, не относящихся к вере делах, большевицкому режиму было мало: нужно было, чтобы Церковь целиком и полностью одобрила этот режим, как бы благословила его, стала с ним заодно.