Торжественная церемония повторилась с той лишь разницей, что теперь пили глотками и половину оставили в рюмках. Ирена проделывала все операции не глядя. Однако Андре мог убедиться, что и его оголодавший предок не фиксировал взглядом ни его, ни ее. Он глядел в свою рюмку.
Юноша с готовностью сделал то же. Рассуждал он так: возможно, мы трое – невидимы. Это состояние отменяет все и всяческие правила, можно напиваться, пренебрегая приличиями, и никакая поучительная застольная беседа не будет мешать работе насыщения.
Он заблуждался, по меньшей мере отчасти. Сколько у него в рюмке оставалось «Лазора», этого вина бархатистой мягкости, он еще мог в себя влить. Когда же он по собственному почину хотел вторично наполнить свою рюмку, соседка по столу изо всех сил толкнула его под ребро. Мигом протрезвев, он отдернул руку. «Будем благоразумны, – увещевал он себя. – Чего-чего, а неблагоразумия за этим столом и без меня хватает».
Хозяин открыл следующую миску. Огонек, который поддерживал в ней тепло, затрепетал и погас. До сих пор, как и в дальнейшем, любая спиртовка гасла именно тогда, когда в ней отпадала надобность. Лосось со своей стороны тоже испытал на себе все те формальности, которые уже сопровождали поедание паштетов. Когда гости с нескрываемым аппетитом воздали ему должное, Балтазар в своем потустороннем состоянии не видел больше никаких препятствий и начал поглощать двойные порции.
Андре услышал, как тяжело сопит бедная Ирена. Куски из ее рук начали соскальзывать мимо разреза искусственного рта, не всякий раз попадая в настоящий, под мост с двумя зубами, но умысла в том не было. Вот и у него начало гореть под маской лицо, и он тоже не вполне уверенно владел теперь вилкой; впрочем, его так и подмывало сказать, что в качестве призрака он еще ни разу так хорошо не едал. Искушение исходило от нового напитка, горячительного белого вина. Целых три раза дед разливал его по рюмкам, не уронив ни капли, и залпом выпивал свою. За третьей рюмкой один из призраков поперхнулся и начал бесшумно, хотя и активно хватать губами воздух.
И тут Андре забылся по-настоящему. Он похлопал Ирену по спине, чтобы она снова могла дышать. Но едва силы к ней вернулись, она наступила ему на ногу. Он хотел взглядом попросить у хозяина прощения, но тот, по обыкновению, смотрел в свою рюмку.
Это еще кое-как сошло. Лосось под соусом «Муслин» имел необыкновенную нежность: редкое кушанье так легко тает на языке. Последовавшая за ним баранья ляжка, вымоченная в сливках, как минимум заслуживала звание неземной, и несчастный почти произнес это вслух, но уже на самом краю своей оплошности спохватился, что барашек за этим столом отнюдь не единственный представитель потусторонних сил.
Неотвратимая катастрофа разразилась после трех рюмок бургундского. Эта лоза до такой степени вдохновила месье Мийона, или как там его зовут, что он заплетающимся языком, но достаточно внятно пробормотал:
– Le bordeaux n'еst pas unvin[14].
Это было речение, произнося которое никто ничего не думает, а уж Андре меньше всех. Просто он где-то слышал его и случайно запомнил. Воцарился холод. Он овеял чрезмерно разгорячившегося своим дыханием, и в приступе скоротечной паники тот явственно ощутил гробовую прохладу. Покойный хозяин дома уже отъехал вместе со стулом от стола; захоти он встать, Андре вполне серьезно спасся бы бегством.
Его спасли каминные часы. Они стояли у него за спиной, но об их существовании он узнал лишь сейчас. Потому что они вздумали заиграть: «Ах, золото есть лишь химера» из «Роберта-Дьявола». Но как же так: часы перед этим не били, да и преданная служанка бывшего богатея лишь теперь выпустила на волю свой тоненький голосок. Она позволила себе отступление от правил, чтобы восстановить положение. Балтазар, приятно тронутый взглядами Роберта на золото, вернул свой стул в прежнюю позицию. Внук его вскорости забыл неприятный инцидент.
Трудней было с Иреной, она не могла больше участвовать в трапезе. Ее господин в неизреченной доброте своей к месье Мийону, с которым он был вполне согласен касательно выдающихся качеств бургундского, наполнил кубки – про себя Андре называл это «кубки» – в четвертый раз. После достигнутого согласия надлежало выпить. Свершив это, Ирена вырубилась. Она рухнула на Андре. Он был вынужден приподнять оплошавшую старушку со своего плеча и упереть ее перегруженным желудком о край столешницы, что удалось лишь с помощью второго стула, иначе тело Ирены съехало бы в другую сторону.