Неумолимый вершитель судеб, которых он не подсчитывает и не знает, встретился здесь наконец со своей судьбой: и она будет беспощадна, эта судьба. Он еще не осознал, что темным своим нутром размяк и вызрел для того, чтобы покинуть благородную супругу, самое супругу в совокупности с ее традициями, которые берут начало восемь десятилетий назад – от измазанных угольной пылью предков на угольных баржах, впрочем, и теперь эти традиции играют не последнюю скрипку во всеобъемлющем контроле горнорудной промышленности. От собственного семейства с его славным родословным древом, от дедушки-гомосексуалиста, от благосклонности кайзера – от всего этого ему придется отречься.
Более того, комплекс предприятий, можно сказать, государственного уровня, где генералы и президенты, загодя обогатившись на поставках, после официального выхода на пенсию продолжают служить еще более прибыльно, нынешний владелец бросит под ноги Цирцее из грязных трущоб. Убежденный сторонник индивидуалистской экономики, ради которой он готов выжечь землю, спалить воздух и уничтожить органическую жизнь, он тем не менее еще попытается лишить наследства своих сыновей, уже пожалованных в бароны, почетных докторов, рыцарей à la suite[18], и как там их еще величают.
И все это ради какой-то девки. Уму непостижимо, но как сам импресарио, так и его актерка просчитывают на лихорадочном, страдальческом лице жертвы любой самый фантастический вариант, который может иметь место. Главную роль здесь играет актерка. Во-первых, она до сих пор не одарила промышленника ни единым взглядом, она и глядела, и мыслила своими атурами, на свой лад мыслила и ее задняя часть, чем рельефнее она обрисовывалась благодаря небрежной позе. Ее тело, включая сюда белый профиль, вполне обыкновенный нос и выпяченные губы, сознавало свои цели и свою власть: этот будет мой, с этим я сделаю что захочу.
Проницательность Артура была не столь высокой пробы, он и без того был хорошо осведомлен о положении некогда сверхважного, которого государство с недавних пор признавало лишь для вида. К нему уже вторгался государственный капитализм, его рабочие уже подлежали огосударствлению, в наблюдательном совете уже сидело государство, давая заказы самому себе, оно наполняло кассы и вновь их опустошало. Пройдет совсем немного времени, и оно национализирует предприятие.
Как предполагал гостеприимный хозяин, состарившийся должен судорожно цепляться за иллюзию своей незаменимости, схожие чувства у девчурки носят более здоровый характер. Перессорившись с власть имущими, по крайней мере мысленно пойманный в капкан, он, как лиса, под конец отгрызет себе ногу и уйдет. Бегство за границу, к спасенным отсюда миллионам, порой мелькает перед ним, как дьявольское наваждение, в которое он не верит. Пусть не верит, поражение неизбежно. «Нет, эта перворазрядная шлюха недолго останется при мне, он возьмет ее с собой, сперва в свою резиденцию, столько-то мне известно, а затем навстречу приключениям, о которых он на высоком уровне своего бытия до сих пор не имеет серьезного представления».
Лишь его нежная погубительница, Артура в этом уже заверили, может позволить себе и то, и это, и сверх того; она все выдержит с блеском и ни разу не удивится, когда дело подойдет к концу. Да и чего ради? Она не готовит случай, ей и без того хорош любой. Встреться ей этот холодный повелитель месяцев шесть-восемь назад, его взгляд скользнул бы мимо, и ее взгляд тоже. Тогда он еще не дозрел, задняя часть ее тела выказала бы ему пластическое презрение, вместо того чтобы, вот как сейчас, внушать надежду. Она дает точно тот повод, который ему нужен, чтобы покинуть платформу закона и порядка: outlaw[19], презренный пария, если вообще к нему не будет вскоре применимо жесткое слово «эмигрант». Пусть милость Божья хранит каждого. Боюсь только, что здесь эта милость останется невостребованной.
Артур! Время ли заниматься философией?! Впрочем, размышления, которым предавался Артур, ни на секунду не замедлили того, что ему надлежало делать. Артур и размышляет, лишь когда действует. За его красный фрак со всех сторон хватались самочки, которым он должен был помочь якобы затем, чтобы они могли петь.
– Лучше сперва помогите мне!