При подобных обстоятельствах он как минимум не мог не выслушать Артура.
– То, что вы видите перед собой, – это не общество аgrеfins и poires[20]. Перед вами целая эпоха.
Таков был отважный зачин агента. Будущий путешественник молча кивнул в смысле «может, и так».
Агент вскричал:
– Ей-же-ей, эпоха.
Он настолько возвысил голос, что вокруг него собрались стоящие поблизости. И прекрасно. Ему нечего скрывать. Строительство новой Оперы, материально почти гарантированное, получало теперь как главное украшение нравственную поддержку. Прошу поближе. Навострите уши.
Формы ради обращаясь к Нолусу, Артур вещал теперь для света, который только и желает, чтобы им манипулировали. Уверенность Артура и его пафос от многолетней практики выглядели тем подлинней.
– Ваша жизнь как финансиста неотделима от искусства, вы связаны с ним душой. В уважающей себя эпохе вы будете неизменно цвести и преуспевать. Здесь, в кругу знаменитых имен и тех имен, которые я еще сделаю знаменитыми, эпоха освящает все, что, уж признаемся честно, ей позарез нужно. Не то разнузданное человечество нашего времени вообще утратит всякое чувство стыда. Единственно культура, даже на смертном одре, поможет ему сохранить хотя бы остатки приличия.
Артур поймал себя на ораторских преувеличениях, ему нужна была удвоенная сила, чтобы обратить слушателей к доброму и дозволенному.
– Мы, вместе взятые, гарантированное богатство, неувядаемая красота и искусство, заставляющее любую эпоху держаться в рамках приличий, да что там в рамках – мы оплот противостояния варварству. Без преувеличений – разве можно себе представить официальные переговоры с дикарями?
– Смотря по обстоятельствам, – подала с диванчика голос прелестная актрисуля, завершившая укрощение военнопромышленника.
– Я, – вскричал, воспламеняясь, Артур, – я охраняю своих современников от каннибализма! Это и делает мою профессию столь почтенной. Открытие новой Оперы станет для каждого из нас уникальным свершением, я уже не говорю о честолюбии и о прибыли. Мы, как мы есть, спасем цивилизацию!
Он закрыл рот, и глаза у него увлажнились. Одна дама, к сожалению, все та же Гадкая уточка, бросилась ему на шею. Другие же ликовали, аплодировали, а радиопрезидент пожал ему руку.
– Повторите все это у меня. В смягченной форме, разумеется. Мои ставки будут вам сообщены завтра.
Нолус благодарил вместе с другими слушателями.
– От сердца исходит, до сердца доходит, – сказал он. Про себя же, с теплотой, которой был обязан исключительно оратору, подумал: «А что, Санто-Доминго тоже недурное местечко».
VIII. Браслет, или финал
Для всего, что успело произойти на одном этом приеме у концертного антрепренера Артура, другому понадобилось бы дать целых три. Да и то естественно было бы задаться вопросом, откуда взять сразу столько удачи, случая и расчета. В настоящий момент ждут генерального директора Оперы. Тот готов покинуть государственное учреждение и ради безусловно героического возмещения возглавить эту Оперу на паях.
Окончательно ли он готов и покинуть, и возглавить? От этого зависят значительные взносы, хотя причины зачастую лежат глубже: в культурном уровне одного, в склонности многих спасти свои капиталы от более высокого вмешательства, да и красная софа символизирует известные мотивы.
Одна лишь Гадкая уточка до сих пор держит в руках наличные деньги, но с помощью средств куда менее утонченных соблазнительные девушки и привлекательные юноши имеют их, можно сказать, в кармане. Несколько в стороне остается великая стратегия Артура и Нолуса. Возможно, здесь и следует искать ответ: дадут ли заработать Пулайе, и если да, то на чем. Перед неразрешенными проблемами оказался даже маэстро Тамбурини, хотя он, не принимая участия в спекуляциях и будучи гарантированной силой, стоит перед мадам Бабилиной.
Он дольше, чем принято, задержался перед этой гранд-дамой, повернувшись к залу спиной, и говорят они по-французски: сплошь продуманные меры. Множество людей, которые охотно претендовали бы на его внимание и – он это точно знает – принизили бы до своего уровня, останавливает почтение перед княгиней, перед языком, на котором они изъясняются, ну и – уж не без того – перед кривизной между лопатками певца.
На последнее он возлагает самые большие упования. Чтобы они привыкли к его в общем-то не очень заметному выросту как к неотъемлемому свойству и органическому дарованию его личности. У него есть голос и есть горб, одно без другого не бывает. Чтобы позже, когда он поднимется на сцену, они не посмели смеяться, раз уж не смеялись раньше. Этого он и достигнет – либо потерпит неудачу. Опытный и старый, он давно уже безропотно приемлет ту неведомую волю, которая его сотворила.