— А Питер? Он не станет мстить, когда вырастет?
— Когда он вырастет, все быльем порастет.
— Есть вещи, которые не забываются.
— А вы мстили?
— Да. Я мстил пять лет, с той поры как бежал из плена. Искал и мстил.
— И что теперь? — Узкая белая рука натянула уздечку.
— Не знаю.
Степан еще раз пересчитал золото и подвинул его Клюге. Тот поставил свою подпись под распиской.
— Можно было и без этого, герр Мартин.
— Нельзя. Эти деньги не будут просто так лежать, зачем нужно золото, если оно не приносит дохода? Я пущу их в оборот, и в любой момент ты получишь обратно и основной капитал, и проценты.
— Мне они зачем? — пожал плечами Степан. — Я на берег раз в год схожу, пусть лучше для Пети лежат.
— Петер после моей смерти и так все получит, а тебе сегодня не нужно, а завтра вдруг да и понадобится. Тебе еще семьей обзаводиться. И вот еще что, будешь в Лондоне, зайди к стряпчему, моему знакомому, адрес я дам, завещание напиши.
— Да что мне завещать? Шпагу разве что.
— А ты к стряпчему иди не до того, как с людьми своими будешь говорить, а после, — посоветовал Клюге. — Потому как до чего вы договоритесь, неизвестно, а если с тобой в Новом Свете что случится, то Петер — твой законный наследник, и не как со мной — по дарственной, а по крови.
— Зайду. А вы не тяните с отъездом, зимой война начнется. Насчет складов и дома в Англии не беспокойтесь, я позабочусь. Здесь продавать будете?
— Да уж за бесценок придется. Мало охотников дома перед войной покупать. Когда вы отчаливаете?
— Как пеньку привезут да загрузят, так и снимемся.
Проводив Степана, Клюге разложил на столе торговые книги и углубился в вычисления.
Несмотря на расходы на переезд, он все равно оставался в выигрыше, да в таком, что хватало и на обустройство в Лондоне, и на учебу Петера и — если действительно он так выгоден, как его расхваливают, на вложения в новомодный товар — табак.
«Португальцы с испанцами пока раскачиваются, — думал Клюге, — вот бы у них это дело и перехватить. Пока только моряки курят, прибыль мизерная будет, а если из кабаков табак во дворцы перекочует, тут совсем другие барыши. Вон как кофе, начали его в Венеции пить, и то ворчали, мол, не христианский напиток, а сейчас итальянцы его и сюда привозят. Однако чтобы кофе торговать, надо с берберами возиться, а у меня на это ни сил, ни желания нет.
Стефан говорил, что португальцы в Гоа пьют какой-то «ча», вроде из Китая, но это опять Восток, стар я уже для этого. Нет, табак, табак, надо и Никиту на это дело подбить, кстати.
Оно и Новый Свет поближе Китая будет.»
Клюге убрал документы и пошел в аптеку. Прежде чем вкладываться в диковинное зелье, надо бы поспрошать герра Штейна, от каких хвороб он исцеляет.
Всадники спешились на краю березовой рощий, у подножия холма, на котором торчали серые, поросшие мхом развалины замка.
Петя с Марфой помчались лазить по камням, — если повезет, там можно найти старую, изъеденную ржавчиной подкову или монету.
— Холодная, — попробовала воду Феодосия. — Осень скоро, деревья уже желтеют.
— Там, где я вырос, не было лесов. Только в горах, на юге сосны, березы, еще южнее дубы и вязы. У нас только море и трава. Она даже зимой зеленая.
— Вы с детства мечтали о море?
— Нет. У нас на севере нет своих моряков, к нам норвежцы ходят. Я младший сын, но земли у нас было много, никто меня из дома не гнал, я сам себя выгнал. Добрался до Инвернесса, нанялся на норвежский корабль, так и пошло.
— И в плен вас на море взяли?
— Нет, на земле. — Маккей усмехнулся. — Я думал, что если вышел сухим из одной морской стычки с пиратами, мне тогда шестнадцать было, так на земле они меня не достанут. А вышло, что ошибся. Эй, искатели, нашли что-нибудь? — крикнул он детям, помахав им рукой.
— Тут много всего, можно мы еще поиграем? — донесся возбужденный голос Пети.
Феодосия улыбнулась.
— Пусть их. Сейчас Петя в Лондон уедет, мы с Марфой домой, когда еще свидятся?
— Домой… Хотел бы я тоже вернуться домой.
— А почему не возвращаетесь? — Она подошла к ручью. — Гляньте, форель.
Маккей присел у воды. В прозрачной воде серебрились юркие рыбешки.
— У нас реки мелкие, порожистые, но бурные. Рыбы много, хоть руками лови. Миссис Тео…
— Почему вы меня все время зовете «миссис»?
— Я так привык. — Джеймс помолчал. — Мою жену тоже звали «миссис». Миссис Маргарет Маккей. Только я звал ее Мэгги.
— Вы были женаты?
— Я и сейчас женат. Мэгги жива. Только лучше бы она умерла.
В первый раз его поймали быстро — пески негостеприимны к чужакам. Он не знал, как найти воду, и помнил только одно — надо все время идти на север. В горах он видел ручьи, а за горами лежала прибрежная равнина и море. Море означало свободу.
— Ты меня разочаровал, — с обидой сказал работорговец, когда его стаскивали с лошади, избитого, измученного жаждой. — Теперь придется бить тебя кнутом, потом твои раны загноятся, и ты умрешь. А я надеялся выручить за тебя хорошую цену.
— Можно не бить, — попытался усмехнуться растрескашимися губами Маккей и, охнув, схватился за ребра, получив удар тяжелой палкой черного дерева.
— Я бы мог урезать твой лживый франкский язык, но тогда ты точно сдохнешь. Я дам тебе десять ударов. Если выживешь, хорошо, не выживешь — такова воля Аллаха.
Он выжил.
— Я называю вас так, потому что не смею называть иначе.
— А вы посмейте, — Феодосия коснулась его руки, но тут же отдернула пальцы, будто обжегшись.
— Тео. Тео.
С холма с веселыми криками наперегонки сбегали дети.
— Это арабская монета, — Маккей потер тусклый серебряный диск. — Видишь, — показал он Пете, — какая вязь.
— А вы знаете арабский, мистер Джеймс?
— Да уж за пять лет пришлось выучить.
— А расскажите, как вы бежали из плена, ну пожалуйста, — попросила Марфа.
— Марфа, не приставай! — одернула ее мать.
— Не ругайте ее, — Маккей запнулся и чуть покраснел, — миссис Тео. Сейчас уже не так страшно все вспоминать, дело прошлое. Так вот, привели меня к наместнику султана Салиху Рейсу, и тот пообещал, что назавтра в полдень мне отрубят руку.
Марфа испуганно пискнула.
— А руку мне должны были отрубить, потому что я до этого уже дважды пытался бежать.
Когда меня поймали, я был ранен, и наместник приказал меня вылечить перед казнью. Ко мне прислали арабского лекаря, я оглушил его, забрал одежду и выбрался из крепости.
Добрался до порта, а там уже все было просто. Только вот пришлось прыгать в зимнее море, в шторм, чтобы доплыть до Сицилии.
Дети слушали, затаив дыхание, боясь пошевелиться, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Вот, собственно, и вся история. Ну что, домой, или еще поиграете?
— Еще, еще!
Феодосия улыбнулась.
— Бегите, только недолго. Джеймс, вы так хорошо ладите с ними. У вас есть дети? — спросила она, когда Петя с Марфой перебрались на другую сторону ручья.
— У нас был сын. Александр. Его назвали в честь моего отца.
— А где он сейчас? — Увидев, как исказилось его лицо, Феодосия отругала себя за бестактность. — Простите, капитан.
Он долго всматривался в водяные брызги, разлетающиеся от камней.
— Помните, Тео, вы меня спрашивали, могу ли я вернуться домой?
— Да, — кивнув, выдохнула она.
— Иногда мне кажется, что я уже вернулся.
«По всему выходит, родная моя, что скоро свидимся мы в Новгороде. Батюшка твой сказал, что дела, заради которых ты в Колывань поехала, подходят к завершению. Так и я по цареву приказу к Покрову должен вернуться на Москву. Так что начинай потихоньку собираться. Скучаю по тебе и Марфуше, аж мочи нет».