– Ладно, они знают, что я женат. Было бы более странно, если бы я таким не занимался в разлуке с женой… – в узком пенале спаленки всегда царил сумрак, но Инге не сомневался, что в СССР давно разработали чувствительную оптику:
– Настолько чувствительную, что они могли бы прочитать всю тетрадку, дай я им такую возможность… – Инге не собирался рисковать. Тетрадка удачным образом оказалась под столом, камеры не могли ее заснять. Русские не могли сделать фотографии и сейчас. Инге держал тетрадь вне поля обзора линз фотоаппаратов или кинокамер:
– Я словно Уинстон Смит у Оруэлла, – невесело подумал Инге, – он прятался от телекрана, но мой телевизор всего лишь телевизор… – в углу комнаты стоял аппарат советского производства, – Большой Брат следит за мной другими путями… – вечером, после доклада на симпозиуме, он позвонил свояку. Генрик той неделей предупредил Инге, что переезжает, по его выражению, в закрытый санаторий:
– Мне надо отдохнуть, – небрежно сказал Тупица, – зимой меня ждет много выступлений. Я репетирую новую программу, а в гостинице шумно… – Инге хотел поинтересоваться, в какой компании проводит время свояк, но прикусил язык:
– Во-первых, телефоны прослушиваются, а во-вторых, он взрослый человек, это не мое дело. Но он любит Адель, он не соблазнится комитетской подстилкой… – так Инге думал о мадемуазель Фейгельман, явной подсадной утке:
– Дело шито белыми нитками, как сказала бы тетя Марта, – он внимательно просматривал тетрадь, – девица спела еврейскую колыбельную, ее обрядили в знакомое Тупице платье и снабдили именем его матери… – Инге не сомневался, что фальшивую Дору на самом деле зовут по-другому:
– Комитет ее и сюда притащит… – он покусал карандаш, – не зря здесь появился товарищ Журавлев… – Инге узнал так называемого начальника административного отдела Академии Наук. В Лондоне тетя Марта предупредила его, что агент давно законсервирован. Инге запретили намекать Журавлеву на его бывшее сотрудничество с британской разведкой:
– Иначе он сразу побежит в Комитет, – заметила тетя Марта, – после пропажи Маши у нас не осталось рычагов влияния… – Инге предполагал, что советские физики, прилетевшие из Москвы, отлично знают, кто такой Журавлев:
– Я по глазам Сахарова все вижу… – Инге близко сошелся со старшим коллегой, – однако он не заговорит о таких вещах вслух… – Инге передал Сахарову свой адрес в Кембридже:
– Пока у меня идет проект в Институте Вейцмана, – предупредил он, – но я всегда останусь кембриджским ученым… – доктор Эйриксен усмехнулся, – кафедра пересылает мне письма. Если вам что-то понадобится, не стесняйтесь, связывайтесь со мной… – убирая записку в портмоне, Сахаров хмуро заметил:
– Скорее всего, понадобится, но как вы понимаете, нашу корреспонденцию… – он указал глазами на потолок столовой Академгородка. За обедами Инге и Сахаров садились вместе, стараясь выбрать уединенный столик. Доктор Эйриксен помахал вилкой:
– Всегда можно найти дипломатов, журналистов, гастролеров, вроде моего свояка. Я понимаю, что не все можно доверить почте… – Сахаров ничего не знал о судьбе доктора Кроу. Инге все больше и больше склонялся к тому, что ни дяди Джона, ни тети нет в живых:
– Но если бы я не был так в этом уверен, я бы подумал, что эти вычисления сделала именно тетя… – неизвестный юный советский физик, как он подписался, управлялся с уравнениями в манере самого Инге:
– А я работаю с математическим аппаратом в манере тети, – он задумался, – но это может быть совпадением… – на каждой странице тетрадки он натыкался на знакомый ему стиль вычислений:
– В математике нужна смелость, – вспомнил он тихий, твердый голос, – не бойся чисел, Инге. Они не враги тебе, они друзья. Математик всегда хозяин положения в уравнении или задаче. Многие ученые опасаются совершить прыжок в неизведанное, достичь неожиданного вывода. Они считают, что неспособны доказать интуитивные догадки… – хрупкие пальцы с пятнами химического карандаша порхали над страницей школьной тетрадки в клеточку. За окошком хижины шуршал прибой на озере Мьесен. В белесом небе зажигались первые звезды. Рыжеволосый мальчик пошевелил губами:
– Тетя, как это, интуитивно… – он произнес слово почти по складам. Тонкие губы улыбнулись:
– Как ты чувствуешь. Посмотри на уравнение, – она быстро написала х+3 = 2х, – чему равно х… – Инге удивленно ответил:
– Трем. Это и дураку понятно, тетя… – она улыбнулась еще шире:
– Для окончательных дураков мы напишем доказательство. То есть напишешь ты, Инге Эйриксен… – Инге закрыл глаза: