– Мне тогда было семь лет. Всем, чего я достиг, я обязан только ей. У Ника похожая смелость в вычислениях, это он взял от матери… – его беспокоили странные, мелкие ошибки в уравнениях, которыми пользовался неизвестный автор для определения минимального числа Серпинского:
– На окончательные выводы они не влияют… – Инге почесал голову, – в любом случае, автор пока не обошел мой результат прошлого года, а только предложил новые пути поиска, но ошибки не случайность. Он очень аккуратен, как и тетя… – Инге подумал о переписке тети с покойным доктором Майорана:
– Они шифровали личные заметки изящными уравнениями… – Инге взялся за карандаш. Ему потребовалось полчаса работы. Шифр оказался непростым:
– Сама тетрадка тоже на уровне студента, и даже не первокурсника… – он изумленно смотрел на ровные строчки на листе:
– Дорогой доктор Эйриксен, – автор зашифровал послание на английском языке, – меня зовут Марта Журавлева, мне одиннадцать лет. Я живу на Волге, в Куйбышеве. Мои родители, физики, погибли в ходе научного эксперимента. Я тоже хочу стать ученым. Я знаю, что вы не сможете мне ответить, но я читала вашу статью о числах Серпинского и хочу предложить свой вклад в решение проблемы… – аккуратно спрятав тетрадку в портфель, Инге потянулся за сигаретами:
– Марта Журавлева, одиннадцати лет. Это не может быть совпадением. Но у Журавлева ничего не спросить, ей тоже не написать, она не оставила адреса… – Инге щелкнул зажигалкой: «Это наша Марта, сомнений нет»
Прозрачный Beefeater полился в граненый стакан. Кто-то заорал, перекрикивая музыку:
– Тоника больше не осталось, пьем джин с боржомом! Но томатный сок еще есть, сделаем Кровавую Мэри… – в лимонах и в оливках для мартини в Академгородке недостатка не было. Вместо вустерского соуса предприимчивая научная молодежь приспособила грузинский ткемали. На разоренном столе громоздились тарелки недоеденных салатов, валялись косточки и колбасные шкурки. В сизоватом дыме сигарет, плавающем под потолком столовой, надрывался залихватский голос с американским акцентом:
– Come on let’s twist again,
Like we did last summer!
Yeaaah, let’s twist again,
Like we did last year!
По серой плитке стучали каблуки, в открытое окно врывался зябкий ветерок. К ночи тучи развеялись, над крышами институтов и общежитий поднялась яркая луна. По полу разлетелись пробки из-под шампанского, в стальных вазочках таяло мороженое. На картонной подставке возвышались остатки бисквитного торта. На кусках виднелись буквы, сохранившиеся из искусной надписи кремом: «В честь закрытия первого международного симпозиума по физике ядра. Новосибирск, октябрь 1961».
Стены украсили рукописными плакатами на русском и английском языках:
– Эйнштейн, Ферми, Тамм. Кто следующий? – в конце добавили: «Эйриксен». Завидев надпись, Инге добродушно отмахнулся:
– Я не стремлюсь к премиям. Нобелевку надо вручать создателям магнитной кассеты… – по слухам, через два года Philips и «К и К» представляли новинку на европейском рынке:
– Миллионы подростков теперь не зависят от транзисторов, – заметил Инге, – такие вещи для них важнее физики атомного ядра… – рядом с тортом вертелись катушки нового японского магнитофона, Sony. Аппарат притащили из лаборатории акустики:
– Мы наконец-то занялись делом, – усмехнулся руководитель, немногим старше Инге, и тоже доктор наук, по западным меркам, – свели диджейскую пленку для танцев…
Акустики отобрали у молодых участников симпозиума, приехавших из Европы и Америки, пластинки с хитами этого года, как выражались на западном радио:
– Мы могли поработать и со здешними приемниками, обойти заглушки – почти весело подумал Инге, – но лучше не рисковать. Здесь сотня человек, за всех не поручишься. Может быть, кто-то бегает в Комитет с доносами. Мы уедем, а ребятам здесь жить и работать… – акустики принесли на вечеринку почти трехчасовую запись танцевальной музыки:
– Это не запрещено, – Инге затянулся отцовской трубкой, – акустики могли сделать пленку в свободные часы… – опять загремела музыка:
Столовая весело взвыла, подтягивая певцу: «Noooooo!». Кто-то из аспирантов крикнул по-английски:
– Не птица и не самолет! Это комитетская камера слежения… – высунувшись в окно, он показал откровенный жест, – но нам наплевать на Комитет, мы свободные люди… – в руке Инге оказался запотевший стаканчик Кровавой Мэри:
– С ткемали даже вкусно, – усмехнулся Сахаров, – как говорится, голь на выдумки хитра… – Инге забрал с подоконника початую пачку «Мальборо»: