– Нельзя обманываться званием лауреата и почетом, – напоминал он себе, – я гениальный музыкант, но я не имею права работать спустя рукава. Передо мной аудитория, зрителей надо уважать. Без них моему дарованию грош цена…
С похожим тщанием он читал и все документы. Генрик удивился полученному на стойке портье конверту. После отъезда Доры на шефские концерты, как их называла девушка, Тупица переселился обратно в апартаменты люкс на последнем этаже гостиницы «Центральная». Улица за окном тонула в промозглой полутьме. Он поежился:
– Я бы не мог здесь жить, конечно, но это не последние мои гастроли в СССР… – за три недели выступлений, даже с учетом процента импресарио и ежемесячной выплаты конторе мистера Бромли, его поверенным, Генрик получил очень внушительную сумму:
– Даже в Америке меньше платят, – хмыкнул он, – несмотря на две премии «Грэмми» у меня за спиной… – Авербах не шутил, обещая поселить Дору в роскоши:
– С ней я могу делать то, чего никогда себе не позволяю с Аделью… – кончики длинных пальцев задрожали, – могу и делаю… – он никогда бы не предложил такое Адели. Генрик считал, что жена должна быть выше низменных, как он думал, желаний:
– Но Дора не жена… – вспомнив старое слово, он облизал губы, – она наложница. Это не запрещено Торой, у женатого мужчины могут быть связи на стороне… – Тупица не очень заботился о Торе, но помнил, что праотцы поступали именно так:
– У Авраама была Агарь, а у Яакова сразу двое служанок… – он не сомневался, что советское правительство ему не откажет. Генрик рассудил, что он просит совсем немногого:
– Дора сирота, она выросла в детском доме. У нее хороший голос, она отлично держится на сцене, прекрасно танцует… – Генрик слышал об ансамбле Моисеева:
– Ее можно устроить туда или пусть она выступает с сольными программами. В Советском Союзе нет дискриминации. Она еврейка, но на здешней эстраде много евреев… – приглушенно играла радиола, до Генрика донеся приятный баритон певца:
– На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы… – Авербах усмехнулся:
– Например, он. Пусть ей дадут квартиру в Москве, а я буду ее навещать… – Генрик даже был готов потратить на девушку свои деньги:
– Недвижимость здесь дешева. Я могу купить дом в Крыму или на Кавказе, поселить там Дору. Адель не должна о ней знать, и не узнает… – решил Генрик, – Дора мое личное дело… – он понятия не имел, о чем говорится в письме:
– И вообще, зачем писать, когда мы не сегодня-завтра увидимся… – вытянув ноги в кресле, Генрик закурил:
– Почерк у нее школьный… – он достал листки из конверта, – наверное, просто милая записочка влюбленной девушки… – девушки в СССР, как и везде, засыпали Генрика сотнями конвертов и открыток:
– Обычно я шлю в ответ фото с автографом, но это другой случай. Ладно, сейчас я все узнаю… – налив себе армянского коньяка, он начал читать.
Саша Гурвич еще ни разу не видел Генрика Авербаха вблизи:
– Только с биноклем, на сцене и на банкете в опере, тоже в бинокль… – Саша заметил подергивающееся веко музыканта, немного трясущиеся пальцы. На бледных щеках играли красные пятна. Саша понятия не имел, что на самом деле сунули в таблетки, прописанные Моцарту:
– В лекарстве, наверняка, есть какие-то стимулирующие средства. Третий час ночи на дворе, а Моцарт словно и не нуждается во сне…
Работник Новосибирской филармонии, как представился Саша будущему агенту, приехал в «Центральную» за полночь, следуя звонку, разбудившему его предполагаемого начальника, директора филармонии. Звонок действительно состоялся. Остальное, как выражался Саша, было делом техники:
– В Москве я тоже изображаю человека, имеющего отношение к искусству… – он появился в «Центральной» с аккуратными визитками на двух языках, – только в столице я работаю на киностудии… – в Сибири Саша стал сотрудником иностранного отдела филармонии:
– Я импресарио, если говорить вашим языком, – обаятельно улыбнулся он, протягивая руку Моцарту, – я связываюсь с зарубежными артистами, организовываю их гастроли… – Саша любезно добавил:
– Я владею языками. Я приложу все усилия, чтобы помочь вам, маэстро… – он оглядел массивный диван, заваленный нотами, засыпанный сигаретным пеплом:
– Той неделей на нем валялась Куколка, – незаметно усмехнулся Саша, – но птичка упорхнула из клетки, куда ее хотел посадить маэстро… – Саша слышал о прозвище, полученном Куколкой в Академгородке: