Когда Жан вернулся в кабинет, маркиз поставил разогревать на печку трехногий кофейник. Пистолет, заткнутый за пояс, отчетливо просматривался под полами довольно широкой куртки. Едва лейтенант вошел, маркиз указал тростью на штору.
– Если хотите… Закройте сзади ставню.
Без лишних вопросов Жан отодвинул бархатное полотнище. Его лицо тут же обжег холод. В царившем снаружи хаосе лишь пенные гребни отличали волны от небосклона. Валы накатывались и разбивались о подножие башни. Брызги долетали через окно. Жан поспешно закрыл ставню, с трудом задвинув щеколду, и отпрянул от окна. Его пульс забился сильнее. В те дни, когда бушевал океан, Жан обычно находился где-то в глубине суши. Он решительно не понимал, что толкает людей выходить в море. Кроме бедности, конечно. К этому всё всегда сводится. Лейтенант попытался восстановить дыхание. Голос маркиза за спиной заставил его вздрогнуть.
– Вы их услышали?
Жан обернулся:
– Услышал кого?
– Вы побледнели, мне показалось, что в этом причина. Колокола и крики тонущих… Они до сих пор иногда доносятся в такие штормовые ночи, как сегодня.
Жан покачал головой. Маркиз закинул в кипящую воду две ложки кофе. Новый аромат смешался с запахами йода и соли, пыли и затхлости башни. Аромат, который Жан часто вдыхал на улицах Парижа около «Прокопа»[9]. Хотя ему самому никогда не доводилось пить кофе.
Маркиз размешал жидкость и продолжил так непринужденно, будто беседовал в столице на философские темы:
– Когда-то здесь был целый замок. Деревня, церковь. Задолго до наших времен. Океан всё смыл.
Жан фыркнул, словно пытаясь избавиться от брызг, осевших на коже. Он не выносил бури. Ненавидел сказки и легенды, которые рождались здесь почти в каждом уголке побережья. Он прислонился к стене. Холод камня проникал сквозь бархат драпировки, сквозь многослойную униформу и добирался до костей. И всё же лейтенант стоял неподвижно. Холод держал его в боевой готовности.
Маркиз приготовил две чашки кофе и сильно удивил Жана, предложив ему этот горячий напиток.
– Я думал, вы собирались меня напоить, – произнес Вердье, отходя от стены.
– Я хочу поговорить, – напомнил маркиз. – Будет намного интереснее, если вы не заснете. Держите, – добавил он, протягивая чашку.
Жан принял угощение и согласился сесть в довольно низкое кресло. Маркиз же вернулся за письменный стол и снова положил перед собой пистолет. Абсурдность ситуации вопреки воле Жана обезоруживала его. Он позволил вовлечь себя в игру, поддался атмосфере салона, перенесенной в старую башню. Согревая сложенные руки о фарфор чашки, он заметил, что она невероятно тонкая, с серебряными прожилками и местами почти прозрачная. Маркиз отодвинул стул, и его изуродованное лицо растворилось во тьме. Казалось, слова, которые он произносит, выплывают из темноты.
– Прошлое выходит на поверхность с наступлением ночи, с наплывом волн. Иногда по утрам в песке можно обнаружить углубления в форме тел мужчин и женщин, добравшихся до берега. Возможно, вы увидите это завтра. Пейте, а то остынет.
Жан быстро сделал то, что ему велели. Теплый напиток, хотя и горчил сверх ожидания, все же показался ему довольно приятным. Взбодрившись, Жан спросил:
– О чем вы хотите поговорить?
Маркиз глубоко вздохнул и только потом ответил:
– Я обманул вас. Или, вернее, заключил нечестную сделку.
Жан напрягся. Маркиз быстро успокоил его:
– О, не волнуйтесь. Я вовсе не собираюсь убегать. Как бы я это сделал, даже если бы захотел?
На сей раз Жан задумался, обо всех ли странностях аристократа сообщили ему доверенные люди с побережья? В полной ли мере Жюстиньен де Салер владеет своим разумом? Жан украдкой оглядел комнату. Если старый аристократ вступит в бой чести, где можно будет укрыться? Стоит ли позвать своих людей? Но нет, это глупо, маркиз не собирается сейчас в него стрелять…
– Вы не отправите меня в Нантский суд, – продолжал Жюстиньен, по-прежнему очень спокойный. – Вы не перерубите мне шею через несколько дней или недель, представив меня на потеху толпе.
– Я не понимаю…
Жан дорого бы отдал в тот момент, чтобы рассмотреть хотя бы глаза и позу своего собеседника. Но он видел только его руки, длинные костлявые пальцы, сжимающие дымящийся кофе и напоминающие когти очень древнего животного, одного из тех каменных сказочных драконов. И только голос, один лишь голос все еще связывал его с человеческим сообществом.