Конан толкнул дверь и она нехотя, со скрипом, отворилась.
Дышать в камере оказалось практически нечем. Киммериец покрылся потом почти сразу же, как только за ним закрылась дверь. Хамар сидел в углу и не шевелился. Конан бы ничуть не удивился, если бы выяснилось, что он мертв. Вот вам и вендийская справедливость!
Но, нет. Хамар медленно повернул голову в сторону двери. Несколько мгновений он приглядывался к Конану — сказывалось отсутствие света в камере. Факел в руках киммерийца ослеплял узника.
— Сотник, — прошептал туранец. — Ты пришел.
— Мне передали, что ты хочешь меня видеть, — ответил киммериец.
Он так и не определился, как относится к этому человеку. С одной стороны, туранец на протяжении долгого времени был его верным товарищем, преодолевшим вместе с ним и другими солдатами царя Илдиза нелегкий путь из Турана в Вендию. Случалось Хамару и прикрывать спину своего командира в схватках с разбойниками. Но с другой стороны, содеянному им не было ни прощения, ни объяснения.
— Конан! — Хамар, убедившийся, что перед ним не фантом, подбежал к киммерийцу и упал перед ним на колени. — Спаси меня! Я не хочу умирать!
— Тебя судили, — сказал Конан. На туранца он старался не смотреть, вместо этого обводил взором камеру. Голый пол, голые стены. Лишь дыра в уголке, чтобы справлять нужду. — И вынесли приговор. Справедливый.
— Они ошиблись, сотник, — заплакал Хамар. — Я не делал того, в чем меня обвинили. Я никого не убивал.
Растерянности только прибавлялось. Конан знал, что туранец продолжает лгать. Доказательства его вины были неоспоримыми. Хотелось потребовать, чтобы Хамар хоть сейчас нашел в себе смелость сказать правду, но киммериец понимал, что если туранец сознается, то он сам убьет его здесь и сейчас.
— Говори, — велел Конан Хамару, усаживаясь на каменный пол. Факел он положил перед собой. — Можешь попытаться убедить меня в своей правоте, можешь облегчить душу. Тебе решать. Я тебя выслушаю и не потому, что уже пришел сюда и мне обидно будет уйти просто так. Нет. Дело в том, что я тебя не знаю. Мне казалось, я успел отлично изучить весь свой отряд за то время, пока мы шли в Айодхью. Но я ошибся. Ты оказался совершенно незнакомым мне человеком. И я хочу понять, кто ты такой, Хамар, пока у меня есть такая возможность.
Туранец тяжело вздохнул. За три дня, прошедшие с момента ареста, он очень изменился. Красивые густые волосы сбились в колтуны, щеки стали впалыми, словно у мертвеца, руки дрожали, а неестественная бледность лица была заметна даже в неровном свете факела. Конан с трудом узнавал в стоявшем на коленях человеке одного из своих солдат.
Киммериец на собственной шкуре испытал, что такое быть приговоренным к смерти. Многие в такой ситуации ломались, теряли всякую волю к сопротивлению, другие ожесточались, грозились убить стражу или своих сокамерников, и очень часто это были не пустые слова. Встречались Конану и люди, подобные Хамару. Они настолько любили жизнь, что мысль о казни сводила их с ума. Не было им утешения ни в гневе, ни в смирении. Казалось, они только и делали что считали те мгновения, что осталось им провести на этом свете. В глубине души каждого такого узника еще жила надежда на спасение, но они не прилагали никаких усилий, чтобы обратить ее в реальность, только причитали и оплакивали свою горькую участь. Ужасное зрелище.
— Я расскажу тебе правду, сотник, — сказал Хамар, заглядывая в глаза Конану. — Я побоялся открыть ее судье. Хотя у меня не было выхода. Страшно подумать, что со мной сотворили бы вендийцы, узнай они все.
Вместо того чтобы начать оправдываться, туранец решил поведать о еще более страшном преступлении. Такого Конан не ожидал. Похоже, он совсем не знал своего солдата.
— Знаю, ты долго жил в Шадизаре, — обратился к киммерийцу Хамар. — Ты слышал о Зархебе?
— Да, его история была у всех на слуху, — ответил Конан, — когда я прибыл в город, нпрошло еще и седмицы с той поры, как его не стало.
— Что тебе известно о нем? — спросил туранец.
— Он был смелым вором, — сказал киммериец. – Отчаянным. Брался за те заказы, что считались невыполнимыми. Зархеб не очень хорошо умел прятаться, зато сражался замечательно, и потому за ним тянулся длинный кровавый след. Все знали, что рано или поздно ему придет конец, и вот однажды это и случилось.
— И что же говорили люди об этом последнем заказе?
— Много чего, — ответил Конан. — Например, что он залез в башню к магу и тот обратил его в таракана, или что некий шемит в своей сокровищнице обустроил ловушку-лабиринт и сам нанял Зархеба, чтобы заманить его внутрь, и прочее в том же духе. Подозреваю, что правды в этих слухах не было ни на грош. Точнее, сначала я им поверил, но потом пообвыкся в городе и понял, что все это чушь. Известный на весь Шадизар вор просто исчез безо всяких следов, но такой финал жизни Зархеба пришелся народу не по душе, вот и напридумывали люди небылиц. Полагаю, Хамар, сейчас ты мне расскажешь, что же там произошло на самом деле. Или лучше называть тебя Зархеб?
Конан вспоминал все, что он знал о Хамаре. Мог ли он оказаться тем легендарным вором, или это всего лишь уловка? В принципе, киммериец готов был поверить солдату. Если допустить, что Зархеб повредился рассудком, то вполне вероятно, что он мог совершить те преступления, в которых обвиняли Хамара.
— Не надо, сотник, — сказал туранец. — В этой стране даже случайное упоминание моего прошлого имени может стоить тебе жизни.
Киммериец вспомнил о страже, что, вполне возможно, сейчас подслушивает их разговор. Но звука удаляющихся шагов слышно не было, значит, докладывать об услышанном он пока не побежал. Конан приложил палец к губам, предлагая Хамару немного помолчать, подошел к двери и ударил по ней ногой.
Вендиец прибежал быстро, но, насколько сумел оценить Конан, все это время он находился слишком далеко, чтобы слышать их беседу.
— Что-то случилось? — спросил страж.
Конан достал из кошелька три серебряные вендийские монеты и вложил их в руку своего провожатого.
— Закрой на время свои уши, — попросил его киммериец. – Он боится говорить в твоем обществе.
— Не верьте ему, господин, — посоветовал Конану вендиец. Монеты он взял. — Они все врут, надеются, что им это поможет. Но отсюда только один путь — на виселицу.
— Благодарю за участие, — сказал северянин.
— Я знаю, как далеко надо отойти, — успокоил вендиец Конана, вышедшего вслед за ним в коридор, чтобы убедиться, что просьба его будет исполнена. — Многие узники стесняются стражи.
Вендиец миновал семь дверей, остановился у восьмой и вопросительно посмотрел на Конана. Киммериец кивнул, расстояние показалось ему достаточным.
Хамар же за все это время не издал ни единого звука и даже не пошевелился. В этой позе он напоминал статуэтку одного из бесчисленных вендийских божков, призывающих к аскетическому образу жизни.
— Он ушел, — сказал Конан. — Можешь говорить спокойно, я различу его шаги, если он вздумает приблизиться.
— Спасибо, сотник, — поблагодарил Хамар. — Не думаю, что этот человек достаточно сведущ, но он мог донести браминам, и тогда нам бы пришлось очень плохо.
— Так что же произошло тогда в Шадизаре?
— Знаешь, Конан, с тех пор я очень сильно переменился. Солдат Хамар – это не вор Зархеб. В этом-то мне тебя не убедить, но я прошу поверить. В Заморе я совершил глупость, о которой сейчас и не помыслил бы.
— Мне достанет ума во всем разобраться. Я пришел сюда, чтобы слушать тебя и попытаться понять.
— От друзей я узнал, — произнес Хамар, — что в Шадизар с визитом прибыл некий вендийский князь, я даже не удосужился узнать его имени. Он разместился в одном из городских дворцов наместника. Высокие стены, надежная охрана, богатая добыча – просто вызов для меня прежнего. Что самое обидное, в тот раз я действительно основательно подготовился к проникновению в дом. Раздобыл план дома, выяснил маршруты следования патрулей в ночное время, приготовил угощение со снотворным для псов, которых выпускали в сад за стеной, купил у мага разных снадобий, дымовых, для отвода глаз и прочих. С тем, чтобы попасть во дворец, у меня проблем не возникло, никто меня не заметил, даже мимо собак удалось спокойно проскочить. Но где князь может хранить дары, что он привез с собой из Вендии, я не знал. Для начала, на всякий случай, заглянул в сокровищницу, но она оказалась пуста. Очень редко бывает так, что визитеры расстаются со своими ценностями. Глупо, на самом деле. Дома не дураки строят, и места для хранилищ выбираются самые надежные. В ту же сокровищницу мне ни за что бы не проникнуть, если б перед ней организовали нормальные охранные посты.