– Но я хочу его видеть. И ты мне должен.
– За что?
Вместо ответа Таисса продемонстрировала порванный рукав.
– Вот за это. И за всё, что было бы, приди ты на полчаса позже.
Она спокойно смотрела на Дира. Тот не отвёл взгляда, но что-то далёкое и тёмное плеснуло на дне его глаз, и Таисса увидела в них приговор.
И она знала кому.
Наконец Дир кивнул, словно приняв какое-то решение.
– Что ж, будь по-твоему. Ты хотела увидеть своего отца? Ты его увидишь. Идём.
Галерея. Обычная галерея с решётчатым полом, прямо под которой находились камеры.
Излучатели в них, как объяснил Дир, были направленного действия, прямо как в пыточной камере Таиссы: тем, кто стоял на галерее, ничего не грозило. А вот те, кто сидел в камерах, мучились постоянно.
Таиссе хотелось заткнуть уши. Здесь не было звуконепроницаемых перегородок, и Таисса понимала почему: её привели в святая святых. Туда, где содержались самые важные пленники и жертвы экспериментов. Светлые и Тёмные, которых нельзя было оставлять без надзора ни на секунду.
Но все камеры, кроме одной, были пусты.
Рука Дира сжимала её запястье. Не сильно, но Таисса не обманывалась на этот счёт. И любые звуки были запрещены, иначе он вытащил бы её из галереи тут же. Они парили над галереей беззвучно, в дюйме от пола, и тонкий слух Таиссы, слух Тёмной, ловил любые звуки.
Вот только они не услышали приближающуюся на сверхскорости Лару. Пусть даже это было почти невозможно, Таиссу всё равно переполняла горечь. И не стоило забывать, что они расслабились настолько, что пропустили тюремщицу с излучателем. Они были беспечны, как дети, уверенные, что справятся со всем. Даже Дир с его безумным планом присоединиться к Виктории оказался куда умнее их всех, вместе взятых.
А потом Таисса услышала знакомый голос, и все другие мысли вышибло у неё из головы.
– Элеонора, – негромко произнёс голос Ника. – Так её звали.
Её отец и Ник сидели рядом, привалившись к стене камеры. Ник был в плаще члена Совета и капюшоне, её отец – в той же одежде, которая была на нём в утро, когда Таисса застала их в одной комнате с матерью. Таисса не знала, не могла даже представить, какую боль они должны были испытывать под излучателями – а она была, тут Таисса даже не сомневалась. Но их голоса были спокойными и лишь чуть приглушёнными, словно двое мужчин сидели на светском рауте.
– Вы собирались пожениться? – спросил её отец.
Ник тихо засмеялся:
– Так забавно рассказывать тебе это второй раз подряд. Тогда, в прошлый раз, я просто забрасывал тебя рассказами о ней. Раз за разом, пока ты не начал затыкать уши.
– Должно быть, истории были слишком занимательными.
– Тогда я ещё надеялся к ней вернуться, – просто сказал Ник. – К девочке, которую любил всё своё детство. Но ты же помнишь, чем всё закончилось.
– Я? Помню? Ты с кем-то меня спутал.
Мужчины невесело засмеялись вместе.
– Нора приходила в госпиталь, пока я спал, – промолвил Ник. – Один раз. И… не вернулась. Я не стал её искать. В конце концов, всё и так было ясно, правда?
А потом Ник встал.
– Страх, Эйвен, – негромко сказал он. – Страх, боль и страдание… они здесь. Вокруг тебя и внутри. Тебе нужно только их почувствовать. Плевать, если мы умрём здесь – ты должен вернуть себе себя. Здесь, сейчас – ты обязан вспомнить.
Отец Таиссы покачал головой:
– Не думаю, что у меня получится. Я пытаюсь, Ник.
– Недостаточно пытаешься. Или ты ждёшь момента, пока снова не окажешься на пыточном столе?
Короткий вздох.
– Что ты хочешь, чтобы я вспомнил? – устало спросил Эйвен Пирс. – Шрам на щеке Таис? Ночь, которую я провёл со своей женой? Я не могу смотреть в прошлое: у меня новые воспоминания, и они забрали меня целиком.
– Попробуй, – мягко произнёс Ник. – Ради меня. Ради твоей дочери. Ради того, чтобы отсюда выбраться и обнять её.
– Мы уже пробовали. Думаешь, получится ещё раз?
– Будет и третий, и чётвёртый, и восемнадцатый, – в голосе Ника прозвучали жёсткие нотки. – Я не оставлю тебя в покое, Эйвен. Не дождёшься.