Потом попросил соединить меня с Анри и голос, казавшийся немного взволнованным, пробормотал что-то вроде zwei, drei und zwanzig[19], а затем сказал мне, что герр Бернар приказал его не беспокоить.
О, черт возьми! Этот подонок все еще дрыхнет. Слава Богу, у меня была привычка укладывать в дорожную сумку все, что могло понадобиться в спальном вагоне поезда или во время поездки с ночевкой, так что я смог побриться. Конечно, хотелось, чтобы я не забыл уложить чистую рубашку. Обычно это меня не слишком беспокоит, но сегодня утром очень уж хотелось ее надеть.
В половине одиннадцатого я шел вдоль берега озера, чувствуя себя несколько хуже, чем должен бы, главным образом из-за того, что я рассчитывал чувствовать себя лучше. Отель «Континенталь» находился всего в полумиле по направлению к Национальному банку в конце озера; это было современное здание с множеством зеркальных стекол, бронзы и мраморными полами. В холле толпилась большая группа туристов – во всяком случае все они слишком громко разговаривали и все время спотыкались о чемоданы друг друга – поэтому я пробился сквозь них и поднялся в номер 223.
В последний момент я решил проявить осторожность: если нас до сих пор не заметили вместе, так должно оставаться и впредь. Поэтому я подождал, пока коридор опустеет и только после этого постучал в дверь.
Тишина. Я попробовал дверь: заперто. После этого я огляделся по сторонам, прежде чем постучать как следует – и что-то упало под дверь. Это была табличка с номером комнаты и, конечно, к ней был прикреплен ключ.
Потому я отпер дверь и вошел внутрь.
16
И тут же воскликнул:
– Боже всемогущий!
А потом поспешно повернулся и снова запер дверь. После чего взглянул еще раз.
Когда я входил, у меня и в мыслях не было увидеть что-либо подобное. Ничего вроде подушки, прижатой к лицу, чтобы заглушить крик, и ножа, торчащего под ребрами. Постель выглядела так, словно на нее вылили ведро крови. И в самом деле из вас вытечет ведро крови, если подонок, вас убивший, не знает как нужно орудовать ножом.
Неожиданно я почувствовал, что мне хочется сесть и снять плащ и…Нет, я не мог позволить себе расслабиться. Я выхватил из кармана пистолет и почувствовал себя немного лучше. Или, может быть, злее.
Потом мне пришло в голову, что в любом случае мысль о пистолете не так уж плоха. Я шагнул к двери ванной комнаты, распахнул ее настежь и с воинственным криком бросился внутрь. Но, разумеется, там никого не было. Они заперли дверь за собой и подсунули ключ обратно под дверь, но большая табличка с номером зацепилась за что-то.
Я вернулся обратно и осмотрел комнату. В ней царил страшный беспорядок. Они вывернули мой большой чемодан – буквально распороли его, одна из молний была оторвана и свободно болталась, хотя я его и не запирал, и разбросали мой костюм, рубашки, брюки, жилеты, носки, башмаки, носовые платки, галстуки. Все – все. Может быть, от злости, что ничего не нашли; нельзя же спрятать картину Ван Гога в носок. Дверь шкафа была распахнута и костюм Анри тоже валялся на полу. Ящики туалетного столика выдвинуты. Дверца шкафа, стоявшего возле кровати, тоже была распахнута. Угол ковра завернут. В комнате учинили настоящий обыск.
И что теперь?
Теперь следует поднять телефонную трубку, вызвать полицию, сесть и ждать. А потом начать отвечать на вопросы – по крайней мере по три раза на каждый. Первый раз для того, чтобы они могли представить себе всю картину в целом, потом снова, чтобы они могли уточнить детали, и наконец в третий раз, чтобы могли проверить, помните ли вы, что говорили в первый раз. Вопросы, на кого вы работаете, какого рода работу выполняете, есть ли у вас разрешение на ношение того пистолета, что был обнаружен у вас в кармане, Mein Herr?[20] О? А почему бы и нет? Вы же понимаете, что мы должны серьезно разобраться во всем этом, nicht war?[21]
Или убежать. Вернуться в отель «Центральный» за своей дорожной сумкой, заплатить по счету, отправиться на вокзал и первым же поездом уехать в Венецию. У них нет никаких причин следить за мной. Возможно, его просто не найдут до отхода поезда.
А мой чемодан? Мои вещи, разбросанные по всей комнате?
Я сел, посмотрел на постель и тихо сказал:
– О, Боже, неужели ты не можешь сделать что-нибудь правильно?
Очень хорошо, но теперь давайте подумаем, как полицейские возьмутся за решение задачи. Прежде всего захотят узнать, кто он такой. Ну, это не представит особых трудностей; он зарегистрировался под своим настоящим именем, они найдут его паспорт и carte d'identite[22]… или не найдут? Я обшарил карманы его пиджака – там осталось множество вещей, включая кошелек. Я обследовал его, вытащил около двух сотен французских франков, примерно три сотни флоринов и английскую банкноту достоинством в пять фунтов.
Ну, если трусливый вор достаточно перепугался, чтобы убить человека, то мог настолько впасть в панику, чтобы бежать, забыв хоть что-нибудь украсть. Но я не хотел оставлять полицейским никакого другого объяснения.
Я вытер бумажник и бросил его. Теперь возникла серьезная проблема. Не будь мой чемодан разорван, я мог бы уложить свои вещи и выйти… Нет, я не мог этого сделать. Меня могли не заметить, когда я проскользнул через холл, но человек с чемоданом – это человек, который пытается уйти, не заплатив по счету. Видимо, придется оставить большую часть вещей. Я принялся обследовать мои разбросанные вещи.
Анри и я были почти одинаково сложены, так что вся одежда вполне могла принадлежать ему. Конечно, если попытаться его одеть, то можно и заметить разницу – но зачем им это делать? Что они могли бы при этом узнать? Ни одна полиция в мире не имеет достаточно времени, людей или денег, чтобы проверять очевидные вещи.
Забрезжила надежда.
Но трудность заключалась в том, что большинство моих вещей были английскими. Не все; мне приходилось много путешествовать, иной раз я оказывался без чистой рубашки и включал ее стоимость в сумму издержек точно так же, как плату за такси или тарелку пиццы. Но Анри тоже путешествовал; он тоже вполне мог купить пару рубашек в Лондоне.
Второй мой костюм был английским, но куплен в магазине готового платья за наличные. На этикетках не было названия магазина. Тем не менее я тщательно все обшарил в поисках позабытых клочков бумаги. И уже совершенно артистическим жестом сунул в один из карманов пару бумажек, принадлежавших Анри.
Чемодан был английским и очень хорошим. За что я платил настоящие деньги, так это за чемоданы. Но английские чемоданы лучше французских, так что Анри мог… Во всяком случае, на нем нигде не было никаких инициалов, как у всякого профессионального контрабандиста.
Туфли? Я сравнил их с туфлями Анри и обнаружил разницу около дюйма. Пришлось лишнюю пару обуви сунуть в карманы плаща. Очень жаль было это делать, ведь они были настоящие французские и могли бы стать еще одним артистическим жестом.
Боже мой, Кемп, прекрати радоваться тому, какой ты умный, и вспомни, как чертовски давно ты тут торчишь!
Теперь оставалась пижама. Анри спал голый – значит нужно было либо ее натянуть на труп, либо выбросить. Первого мне не хотелось делать, потому что кровь засохла и пятна могли оказаться не в том месте или их оказалось бы недостаточно. Но пижаму не засунешь в карманы, которые и так уже набиты башмаками и пистолетами. Поэтому я начал раздеваться.
И уже наполовину разделся, когда раздался стук в дверь.
Я окаменел с брюками в руках. Если кто-то сейчас войдет, я не смогу придумать никакого внятного объяснения, включая и правду, которая тоже не принесет ничего хорошего.
Тут я вспомнил, что запер дверь.
Стук раздался вторично.
– Mein Herr?[23]