— Но если он пока не собирается сюда, — перебила она, решив, что попала в график путешествия художника по Англии, — тогда о чем же речь?
— Ты сама поедешь к нему! — гаркнул отец.
— Куда? — скептически спросила она.
— В Венгрию, конечно.
— В Венгрию? — удивилась она, и ее прекрасные синие глаза округлились.
— Ты обязательно должна все время повторять за мной? — вспылил Рольф Торнелоу. — Ты едешь в Венгрию. — И быстро продолжил, боясь, что она снова прервет: — А поскольку он хочет писать тебя при определенном освещении, ты проведешь в его доме столько времени, сколько понадобится для создания портрета.
— Но… — Она судорожно подыскивала какую-нибудь новую отговорку, шокированная тем, что отец все уже сделал, и ухватилась за последнюю соломинку: — Его жене вряд ли будет приятно мое присутствие.
— Золтан Фазекаш не женат.
Чтоб тебе провалиться! — подумала она с бессильной злобой, но по-прежнему не сдавалась.
— Тогда я тем более не могу жить в его доме.
— Не смеши меня! — оборвал отец, — Ты будешь под присмотром его экономки, не говоря уже о твоем хорошем воспитании и чувстве приличия, да и у мистера Фазекаша есть более интересные занятия, чем совращение мисс Торнелоу.
Элла возмутилась, но выдержала и эту колкость, однако сдаваться не собиралась. Зная, что может навлечь на себя бурю возмущения, она упрямо спросила:
— А что, если я не захочу ехать?
Ей показалось, что она услышала хриплое дыхание матери, которой весь этот спор причинял боль. Однако остановиться была уже не в силах.
— Ну что же, — сердито ответил отец. — Если ты не поедешь в Венгрию, я лишу тебя содержания!
— Наконец-то я пойду работать! — тут же парировала она, зная, что это сильнее всего может задеть отца. Ей показалось, что Дэвид, сидевший напротив, мечтает очутиться за много-много миль от этой бури.
— Поступай как хочешь, Арабелла, — грозно ответил Рольф Торнелоу. — Но ни я, ни твоя мать, — коварно добавил он, — своего согласия не дадим.
И тогда, переводя взгляд с брата на мать и видя тревогу и печаль в их глазах, Элла осознала, что должна отступить. Она могла противостоять отцу, но только не в ущерб матери.
Конечно, будет неприятно, если отец лишит меня содержания, кроме того, принципиальность тогда хороша, когда мы можем это себе позволить. Надо трезво оценить ситуацию: либо я еду в Венгрию, либо мама может попрощаться со своим путешествием.
— А нельзя ли… — спокойно начала она, чувствуя, как тяжело уступать, — послать мистеру Фазекашу мою фотографию? — Это была последняя попытка поставить на своем и не позировать для портрета. — Вероятно, он умеет работать и без…
— Я уже послал ему твою фотографию! — прервал отец. — Ты едешь в Будапешт, и точка, — угрюмо заключил он.
Этой ночью Элла лежала в своей кровати, мучаясь бессильной злобой. Я должна была догадаться еще месяц назад, когда отец вдруг перестал упоминать об этом несчастном портрете! Его молчание еще не означало, что он отступился от своей затеи, наоборот! А как он обвел меня вокруг пальца с этой фотографией! Словно невзначай сказал как-то о своем желании, чтобы на его письменном столе были фотографии жены и дочери. И мы с мамой безропотно отправились к фотографу…
Элла долго не могла заснуть. Теперь уже не только отец вызывал у нее раздражение. С какой это радости Золтан Фазекаш согласился меня рисовать? — думала она. В деньгах он, конечно, не нуждается, и у него наверняка есть чем заняться!
Когда на следующее утро Элла провожала свою мать в аэропорт, она и виду не подала, что раздражена. Тщательно скрывая свое настроение за ослепительными улыбками, она сердечно наставляла Констанс:
— Забудь о нас и думай только о себе. И не посылай нам никаких открыток, если тебе не захочется.
— Нет, я обязательно пошлю вам открытку, — ответила мать.
Элла засмеялась и крепко обняла ее, прощаясь на целых шесть недель.
По дороге домой девушка чувствовала грусть из-за расставания с матерью и одновременно облегчение оттого, что та наконец-то уехала отдыхать.
В воскресенье Элла старалась встречаться с отцом как можно реже. Она не хотела с ним ссориться, но теперь это желание не было продиктовано любовью к нему.
Она надеялась, что если будет держаться от него подальше, то, возможно, он забудет их жаркие споры в пятницу.
Однако в понедельник после обеда отец сказал, что хотел бы поговорить. Поняв, что разговор пойдет о портрете, Элла последовала за ним в кабинет.
— Это адрес и номер телефона Золтана Фазекаша, — объяснил отец, протянув ей записку. — Я кое-что перевел на твой счет и…
— Мне не нужны деньги, — запротестовала она.
— А я говорю — нужны. Закажи себе билет на самолет как можно быстрее, — приказал он.
Элле не понравился его тон.
— Но ведь одна из нас — или мама, или я — должна остаться с вами, — нашлась она.
— Сами справимся, — оборвал отец. Элла покинула кабинет, размышляя о том, что сегодня уже поздно заказывать билет.
Один раз ослушавшись отца, на следующий день она сделала это уже с большей легкостью: преисполнясь мятежным духом, решила, что ехать в Венгрию вообще абсурдно.
Но в среду вечером произошло такое, что она переменила свое мнение. Спускаясь по лестнице, она увидела внизу брата, он поджидал ее у дверей столовой.
— Как дела? — спросила Элла, но ей не суждено было услышать ответ, потому что в этот момент дверь кабинета распахнулась и появился мрачный отец.
— Что-нибудь не так? — поинтересовался Дэвид у отца.
— Все в порядке, — ответил Рольф Торнелоу. — Но, похоже, я не смогу пообедать вместе с вами. — (Элла и Дэвид выжидающе смотрели на него.) — Сейчас позвонил Патрик Эдмондс. Он сказал, что ему необходимо срочно поговорить со мной об очень серьезном деле. Он скоро подъедет.
Внезапно Дэвид как-то странно всхлипнул.
— Что случилось, Дэвид? — быстро спросила Элла, глядя на мертвенно-бледное лицо брата.
— Я… — Он в ужасе закашлялся, но изо всех сил попытался взять себя в руки. — Виола, дочь мистера Эдмондса, — пояснил он, так как его отец мог забыть это, — она… э-э… — и опять нервно кашлянул, — она беременна.
Какой ужас! — думала Элла, уставившись в искаженное гневом отцовское лицо.
— Что? — взревел Рольф, вспоминая, что сын говорил лишь о нескольких свиданиях с дочерью Патрика Эдмондса. — От тебя?
Элла заметила, что Дэвид испугался: их отец в гневе был страшен. Однако, еще сильнее побледнев, он храбро произнес:
— Да.
— Ей придется сделать аборт, — быстро решил проблему отец.
Однако Дэвид не стушевался, он, казалось, даже рассердился.
— Виола не пойдет на это, — решительно ответил он.
Отец очень удивился уверенному тону Дэвида, но и на это тут же дал ответ:
— В таком случае ты должен отрицать свое отцовство.
— Ничего подобного я не сделаю! — взорвался Дэвид. — Виола — порядочная девушка.
— Но ты же не собираешься на ней жениться?
— Я сделал бы это, если бы она согласилась, — ответил Дэвид, и голос его с каждой фразой звучал все громче и громче. — Но она не хочет.
— Ты сошел с ума! — задохнулся Рольф Торнелоу, но как раз в этот момент появилась Гвенни. Одного взгляда на происходящее было для нее достаточно, чтобы повернуться и уйти туда, откуда она пришла. Отец приказал: — В мой кабинет! — и вместе с сыном двинулся прочь, продолжая ругаться.
Элла последовала за ними, однако дверь захлопнулась у нее перед носом, из чего она заключила, что ее присутствие нежелательно.
Если Дэвид по-прежнему такой же безответный, каким всегда был, тогда я должна во что бы то ни стало прийти ему на помощь! — волновалась она.
Но адский шум, доносившийся из-за двери, был признаком того, что брат кричит так же громко, как и отец, и Элла поняла: ее поддержка не понадобится, Дэвид продемонстрировал, что в состоянии позаботиться о себе сам.
Девушка направилась было в столовую, но есть совсем не хотелось, и она начала подниматься по лестнице, как обычно не замечая портретов своих родственниц, внимательно ее разглядывавших.
Патрик Эдмондс, должно быть, очень зол на свою дочь, размышляла она, остановившись на просторной лестничной площадке. Но, вслушиваясь в грозное рычание, долетавшее сюда из кабинета, подумала, что в данном случае отец парня разъярен наверняка сильнее, чем отец девушки.