Текст приводится в переводе 1904 года А. и Е. Герцык по изданию: Эскизы Петера Альтенберга. Москва, издание Д. П. Ефимова, 1904.
Эскизы Петера Альтерберга
Эскизы Петера Альтенберга
Такого еще не было.
Венцам хорошо знакома эта своеобразная фигура — смуглого человека в широкополой шляпе, надвинутой на лоб, из-под которой смотрят блестящие, наблюдающие глаза.
С утра он скитается по городу. Он заходит в ресторан просмотреть утреннюю газету за чашкой кофе, задумывается над ней… Но не политика, не общественная жизнь приковывают его внимание. Повседневная жизнь с ее маленькими явлениями и бесконечными нюансами влечет его неотразимо к себе. О ней он думает и мечтает, на нее смотрит восхищенными, благодарными глазами.
Он откладывает газету, и взгляд его сочувственно останавливается на хорошенькой венке, подающей на стол Она смотрит на всех победным, торжествующим взглядом молодости. Вся жизнь лежит перед ней. Понимают ли другие, сколько дремлющих сил, не разбуженных желаний живут и волнуются в таком молодом существе?
Он отправляется к знакомым. Он знает, что в этот час хозяйка одна. Это бледная, молодая женщина, как бы недоговоренная… Она еще ничего не сделала в жизни. Отчего же у нее усталый вид? Жизнь ее прозрачна как хрусталь. На столе лежат английские журналы. По вечерам она просматривает их при мягком свете розовой лампы. Потом — муж, гости, театр, опять муж… Кто знает ее? Знает ли она сама себя? Освобождена ли в ней женщина или, все еще свернутая, дремлет, не выйдя из кокона?.. Надо ей сказать, кто она. Он садится с ней рядом, тихо и нежно говорит ей незначительные слова, подсказывает ей ее душу, любуется ее руками, смотрит и ждет…
Опять он на улице — на этой шумно живущей, всегда праздничной венской улице. Он заходит в городской сад. Дети, бонны, гувернантки… О чем думают эти одинокие девушки, заброшенные судьбой в чужую страну? Вот, например, эта молодая швейцарка с рассеянным, грустным личиком… О своем кузене, оставшемся в Женеве? ждет письма от него?.. А та уж перестала думать о кузене и ждать письма — у нее строгое, покорное лицо, и она ищет глазами свою питомицу.
Он садится и смотрит на играющих детей. Он любит девочек. К ним у него безграничная неясность. Он грустит, что у них бледные личики от городской жизни. Быть может, они мало спят? Может быть, их недостаточно любят и ласкают? Он прислушивается к их смеху, ловит первую задумчивость детской души. Он любуется ясным неведением, светящимся в их глазах, в которые широко и беспрепятственно вливается красота мира и наполняет их собой. Свободные от желаний, без начала, без конца — как звезды несутся они по своей, им самим неизвестной орбите. Его чаруют их легкие движения и стройные ножки. Ему хотелось бы воскресить дух эллинов, открыто поклоняться и боготворить телесную красоту и гармонию.
И цветы, эти искусственно взращенные бульварные цветы — ласкает он мечтательным взором, любя их за яркую симфонию красок, которой они щедро и бескорыстно одаряют каждого.
Как опьяненный жизнью бродит он весь день.
А вечером опять кафе, ресторан. Никто лучше его не знает своеобразной поэзии этих уютных, веселых кафе на Пратере, где так чудесно сливаются нежно вздрагивающие лиственницы, электрические лампочки, темные платаны, кофе с ликером и прохладное дыхание тихо плывущей ночи.
«О, как волшебно слияние этих предметов, говорит он, как оно облегчает, настраивает, отдаляет от скучной жизни! Чувствуешь себя мудрецом, с которым уж ничего больше не может случиться. Сидишь себе беззаботно, и слушаешь, и смотришь… Закуриваешь хорошую сигару. Как вздрагивают лиственницы, как тихо стоят платаны…»
Он любит бывать в зоологическом саду, сидеть перед клеткой любимых зверей и думать об их темной и трогательной психологии.
Так живет этот эстетик-сибарит, этот Дон-Жуан ощущений, жадно вбирая в себя впечатления внешнего мира и извлекая поэзию из самых обыденных предметов.
«До тридцати лет, говорит Петер Альтенберг, я не занимался ничем определенным Мой мудрый, благородный отец предоставил мне полную свободу и дал время стать самим собой. Он не торопил меня и так же мало был огорчен моим тридцатилетним бездельем, как мало польщен тем, что я стал писателем Моя душа могла расти, любовно отдаваясь тем дивным сокровищам, которые жизнь ежедневно, ежечасно выбрасывает, как жемчуг, на пустынный берег. Я бы хотел вечно смотреть и молчать. Глаза — наше величайшее богатство, хотя есть люди, которые смотрят на жизнь, как жабы на водяную лилию»…