По дну Влтавы перекатываются камни;
Три кесаря в Праге в могилах лежат.
Великое не остается великим, а малое не
остается малым,
Ночь длится двенадцать часов, потом все же
настанет день.
Все то, чего вы достигли за эти полвека и за этот год, уже стало достоянием истории. Вами будут гордиться не только ваши кровные потомки, на всех языках земли прославят поэты и ученые путь Чехословакии к социализму, и я верю, что в одном ряду с именами Св. Вацлава, Яна Гуса, Амоса Коменского, Томаша Масарика, Ярослава Гашека, Юлиуса Фучика будут названы имена Людвика Свободы, Александра Дубчека, Иозефа Смрковского и Олдржиха Черника.
Сердечно приветствую - Ваш Лев Копелев.
СОЛЖЕНИЦЫНА НЕЛЬЗЯ ИСКЛЮЧАТЬ
В Правление Союза писателей СССР. Копия: "Литературной газете".
Память и воображение необходимы каждому литератору. Те, кто "прорабатывал" Ахматову, Зощенко, критиков-"космополитов", Пастернака, принесли нашей стране только вред. Помня все это, легко вообразить, какие последствия будет иметь исключение А. И. Солженицына.
Для многих миллионов людей у нас и во всем мире, для всех зарубежных друзей нашей страны Александр Солженицын сегодня олицетворяет лучшие традиции русской литературы, гражданское мужество и чистую совесть художника.
Решение Рязанского отделения СП необходимо отменить возможно скорее.
14 ноября 1969 года
ПИСЬМО ТЮРЕМНЫМ ПСИХИАТРАМ
Калининградская область,
гор. Черняховск,
Администрации учреждения 216-2*
Уважаемые Товарищи,
очень прошу Вас возможно скорее передать Петру Григорьевичу Григоренко прилагаемые книги. Эти переводы и подлинники повести известного немецкого писателя Генриха Бёлля. Сопоставляя перевод с подлинником, Петр Григорьевич может совершенствовать свои знания немецкого языка, изучать теорию и практику перевода художественной литературы. Он проявляет серьезную заинтересованность этими проблемами и, могу вас заверить как специалист, высказывает по этому поводу очень дельные мысли.
Бодрое, жизнерадостное письмо, которое я получил от него к Новому году, очень порадовало всех, кто знает Петра Григорьевича и, естественно, озабочен его судьбой. Его занятия немецким языком и проблемами перевода несомненно благотворны для него со всех точек зрения. Полагая, что и вы уже могли убедиться в этом, я решаюсь вас просить: позвольте, наконец, Петру Григорьевичу пользоваться письменными принадлежностями, без чего невозможно дальнейшее активное изучение иностранного языка. Я позволяю себе обратиться к вам с такой неофициальной и очень горячей просьбой, потому что принадлежу к числу тех, кто, не разделяя многих взглядов Петра Григорьевича, глубоко уважает его как самоотверженного, бескорыстного, благородного патриота, необычайно мужественного, талантливого и доброго человека. Вы, вероятно, знаете, что так думают о нем все, кто достаточно знаком с ним или с его научными и публицистическими работами. А таких людей очень много и у нас в стране, и за рубежом.
Решительное изменение его судьбы, видимо, от вас не зависит. Но от вас зависит, чтобы его жизнь в вашем учреждении была возможно менее тягостна. За это вы ответственны прежде всего перед вашей собственной совестью.
Петра Григорьевича Григоренко - героя Великой Отечественной войны, ученого и общественного деятеля никогда уже не забудут его друзья знакомые и незнакомые - ни беспристрастная история и никто из людей, с ним сталкивавшихся. Не забудьте его и вы. И поэтому для вас же хорошо теперь поступать так, чтоб через многие годы, вспоминая о нем, вам не пришлось испытывать угрызений совести и стыдиться перед своими детьми и внуками. Пожалуйста, поймите меня правильно: доброе человечное отношение к Петру Григорьевичу может быть только полезным для всех - и для него и для спокойствия души каждого из вас и для достоинства государства.
Желаю всем, кто будет читать это письмо, и всем их родным в наступившем Новом году хорошего настроения, исполнения добрых желаний и доброго счастья.
24 января 1972 года.
* Ответа на письмо я не получил, но в дальнейшем П. Г. Григоренко передавали книги и письма, которые я ему посылал.
О ЛИДИИ ЧУКОВСКОЙ
В Секретариат Московской организации Союза писателей РСФСР.
Прошу разрешить мне присутствовать и выступить на заседании Секретариата 9-го января с. г., когда будет рассматриваться вопрос о Л. К. Чуковской, либо прошу во время обсуждения прочитать вслух это письмо.
1. Лидию Корнеевну Чуковскую я знаю много лет, горжусь ее дружбой и глубоко ее уважаю. Она - человек безупречно благородный душою и разумом, деятельно добрый, предельно, до самозабвения искренний в отношениях со всеми людьми и обладает неколебимым гражданским мужеством.
Книги Лидии Чуковской о Бестужеве, Герцене, Шевченко, Житкове, "В лаборатории редактора" и другие, ее статьи, очерки, новые, пока лишь частично известные работы ("Записки об Анне Ахматовой", "Книга о моем отце"), повести "Софья Петровна" и "Спуск под воду" - это произведения талантливого беллетриста, критика, публициста и литературоведа, такие произведения, значение которых со временем только возрастает.
Многим литераторам разных поколений, в том числе и мне, Лидия Корнеевна щедро помогала взыскательной критикой и советами необычайно чуткого редактора.
Для всех, кто знает ее отношение к высокому ремеслу писателя, ее глубокие корневые связи с творчеством Герцена, Анны Ахматовой, Корнея Чуковского, С.Маршака, кто наблюдал ее подвижническую работу со словом, Лидия Чуковская олицетворяет непрерывность традиций русской словесности.
2. Все это побуждает меня обратиться к Секретариату Московской организации писателей. При любых различиях в убеждениях и вкусах все же существуют понятия, которые все литераторы воспринимают в основном тождественно. Таковы понятия память и воображение.
Именно в эти дни московские литераторы штурмуют свою книжную лавку, надеясь добыть однотомники Булгакова и Мандельштама, с нетерпением ждут новых изданий Ахматовой, Зощенко, Пастернака.
Нужно ли напоминать, какими были судьбы этих авторов?
И, право, не требуется напрягать воображение, чтобы представить себе, как через несколько лет будут охотиться за книгами Александра Солженицына, Владимира Максимова, Иосифа Бродского и, конечно же, Лидии Чуковской и Владимира Войновича.
Вероятно, мне возразят, ссылаясь на необходимость "идеологической борьбы", однако в памяти литературы живут примеры "борьбы", которая с подобными же основаниями велась против Шолохова, Маяковского, Всеволода Иванова, Сергеева-Ценского, Алексея Толстого, Эренбурга, против "есенинщины" и "чуковщины", против Платонова, Твардовского, "безродных космополитов" и т. д. и т. п. Много ли чести от тех боев сохранили бойцы-"победители"?
3. Настоящая идеологическая борьба - это именно противоборство идей, мыслей, столкновение противоречивых взглядов: речь против речи, книга против книги, статья против статьи. Никогда и никому не удавалось оспорить идеи запретами, репрессиями, администра-тивными "оргвыводами". Тысячелетний опыт истории свидетельствует однозначно: те, кто пытается заменить борьбу идей кострами для еретиков, плахами, виселицами, тюрьмами, цензурным произволом и "проработками", не допускающими возражений, тем самым обнаруживает, что не верит в силу идей, которые якобы отстаивает, и только обрекает их на поражение.
4. Если бы Секретариат, следуя постановлению Бюро секции детской литературы, все же решил исключить Лидию Чуковскую из Союза писателей и принял бы это решение на закрытом заседании, не предоставив ей возможности выступить перед достаточно широкой аудиторией товарищей, не выслушав тех, кто хотел бы возражать против исключения, - то это было бы не проявлением идеологической борьбы, а только очередной административной расправой.
5. Очень прошу всех членов Секретариата, когда они станут решать вопрос о судьбе Лидии Корнеевны, - а вскоре затем о судьбе Владимира Войновича, очень талантливого, заслуженно популярного прозаика и драматурга, - думать не только о будущем этих писателей, но и о своем собственном: как вы будете вспоминать об этих заседаниях, как станете отвечать на вопросы, которые вам неизбежно зададут и ваша совесть и ваши дети и, конечно, история литературы.