В застоялом воздухе чувствовался густой запах падали. Никуда от него не спрячешься, ничем не перебьешь. У ведьм имелся внушительный запас сырого мяса, разложенного по вскрытым саркофагам. Над тухлятиной кружились мухи, среди сала и почерневшего белка копошились черви. Такки еле дышала, с трудом ступая по каменному полу. Пальцы судорожно хватались за стену. По бедру до сих пор бежала кровь - пришлось срезать кусок кожи с мясом, чтобы избежать дальнейшего заражения. Боль почти не докучала, лишь изредка обдавала огнем. Ничего, не такое выдерживала. Перетерпит. Девушка была уверена, что движется в верном направлении. В туннеле дотлевали свечи. Их было удивительно много - сотни. В холмиках застывшего воска еле заметно трепетали огоньки. Она бы выломала себе одну, но боялась привлечь ненужное внимание. Лучше и дальше брести в полутьме. Впереди открылся широкий проход. Девушка поспешила к нему, споткнулась, прокатилась по полу и на четвереньках влетела в зал круглой формы. Колонны, сложенные из тесаных камней, подпирали закопченный потолок. В углу стояло громадное, покрытое окалиной чугунное корыто. На противоположной стене выделялось пятно оплавленного почерневшего камня. Посреди спекшихся наплывов была еле заметная трещина, вздувшаяся, как воспаленный шрам. Такки медленно подошла к затянувшейся трещине и отыскала крохотную щелочку, из которой дул воздух. Прильнула глазом. Внутри клубился мрак, было непонятно, насколько глубоко уходит пролом, но девушке представилась безграничная бездна, где нет ничего, кроме тьмы. - Портал... Слово эхом разлетелось по залу, увязло в темноте. Получалось, что ведьмы умудрились открыть проход в лес Шу и втащить многорукую тварь в Айервей? Невероятно. Это разом разрушало все философско-церковные учения о природе и пределах ведьминской силы. Голова закружилась. Такки прислонилась лбом к стене. В этот миг ей вспомнились дни, когда она беззаботно носилась по отцовскому замку, вместе с детьми челяди гоняла гусей, мастерила рогатки, пращи из старых ремней на конюшне, а затем, измазавшись грязью или копотью, чтобы никто не узнал, из укрытий обстреливала важных гостей лошадиным навозом. За проделки перепадало всем - и черни, и ей. Отец охаживал их розгами, вымоченными в соленой воде. И все же, когда побои сходили, они вновь отправлялись на «охоту за родовитыми ублюдками». Потом она сменила штаны и рубаху на платье, надела браслеты, броши, кольца, умаслила волосы, стала юной аристократкой... Но лишь до того дня, когда судьбе вздумалось всучить ей глиф. Вернее не судьбе, а церковникам. - Я могла бы удачно выйти замуж, - пробормотала Такки, обращаясь к бездне, - налепить детей, жрать каждый день персики и изменять мужу со смазливыми артистами. Какого лешего я делаю здесь? Позади послышались шаги. Раздался удивленный вздох, быстро переросший в змеиное шипение. Такки развернулась, переложила нож из руки в руку. Напротив стояла молоденькая ведьма. Лицо ее не приобрело уродливые свиные очертания, но глаза пожелтели, стали нечеловеческими. На шее висело ожерелье из тухлых глазных яблок, залитых смолой. От сучки шла мощная, не по возрасту, аура. Ведьмочка была потоком силы. - Ты все испортила! - капризно заверещала она. - Дрянь! Глупая дрянь! Ты уничтожила круг! Грязные пальцы сорвали с пояса длинную спицу. - Заплатишь! За все заплатишь! Такки хотела ответить остротой, что платить нечем, и пока готова согласиться на долг под проценты, но силы ее покинули. Девушка внезапно поняла, что не сможет сделать ни шага. Ноги превратились в колоды, пальцы не слушались. Соплячка набросилась на нее, как оголодавшая собака на кусок мяса.