Дворнягин отрекомендовался по-военному, не забыв при этом сказать, что он давно знает генерала по рассказам Нарциссы и много слышал о нем на службе, как о боевом командире и талантливом работнике генштаба.
Курочке этот комплимент понравился. Минутная неприязнь к жениху тут же рассеялась, и он, проникнувшись уважением, как давнишнего знакомого повел Дворнягина по саду, рассказывая, что и где посажено, какой с каждого дерева снимается урожай.
— Вот это китайка, — хлопал он по стволу тонкого деревца. — Плоды от нее невелики, но очень вкусны. А это наша знаменитая антоновка. В прошлую осень дала центнер яблок. А это… — он подвел Дворнягина к небольшой канаве. — Это навозная яма. Здесь хранится коровий помет, смешанный с конским. Каждые десять дней делаю жидкий компост и поливаю.
Дворнягин обратил внимание на длинные нити, унизанные для просушки дольками груш, яблок и разнообразных грибов, начиная от сыроежек и кончая пухлыми моховиками. Ими был увешан буквально весь двор, местами в два яруса и так низко, что приходилось пригибаться.
По узкой, посыпанной желтым песком аллейке подошли к большой бетонной чаше, заполненной наполовину водой.
— А это вот бассейн, — пояснил генерал, присев на край чаши и зачерпнув в ладонь воды. — С рыбками, конечно. И обратите внимание — не с прочими заграничными. Терпеть не могу заграницы. Тут исконно наши. Плотвички, окуньки… Стойкая рыба. В лед вмерзает, а живет. Не то что заграничный шереспер.
Из сада генерал Курочка провел гостя в дом, сначала в прихожую. Здесь почти во всю стенку красовалась в дубовой раме картина «Сражение русских войск под Аустерлицем». На переднем плане стоял в пышном красном мундире и белых, плотно обтянувших ноги панталонах генерал с бакенбардами и наблюдал за полем сражения.
— Люблю и преклоняюсь, — сказал Курочка, проходя мимо картины. — Умнейший был генерал. Ценил пехоту.
По скрипучей внутренней лестнице, застланной синей дорожкой, поднялись на второй этаж, залитый заходящим солнцем. Здесь стоял лишь кожаный диван да плюшевое, потертое в подлокотниках кресло. Остальное место в трех больших комнатах занимали южные цветы, очень запыленные и изнуренные.
— С тех пор как умерла жена, я на втором этаже не живу, — пояснил генерал. — Захожу только цветы поливать. А так весь этаж пустует. Зову жить Нарциссу — не едет. Хоть досками этаж забивай.
Так же как и в саду, генерал начал объяснять, как называются цветы, какая от них польза. Дворнягин же лишь кивал головой, поддакивал, а сам в это время думал о другом. Его изумил и генеральский сад, и тихий шепот подступивших к даче сосен, и, главное, пустующий этаж. Да это же целый клад! Фабрика здоровья. Как уютно тут можно устроиться! В одной комнате спальня, в другой — столовая, в третьей — рабочий кабинет. Да плюс балкон, где можно посидеть на солнышке и попить чайку. И как же это я раньше не пронюхал, нос от Нарциссы воротил? Ах, дурная башка!
С первого этажа раздался помолодевший голос Нарциссы:
— Мужчины! Ужин готов.
Курочка взял Дворнягина под локоть.
— Пройдем, повечеряем. У меня чудные грибки есть. Собственного засола.
— А мы коньячка прихватили.
— И великолепно. По рюмочке. А потом чайку попьем с малиновым листом. У меня, как изволили видеть, всякие сушености есть. Страсть как люблю разную всячину сушить. Все собираю. Малину, крушину, липовый лист…
— И веников вы насушили? — тронул Дворнягин одну из шуршащих березовых метелок, развешанных на веревке вдоль лестницы.
— Да. Своими руками.
— Зачем же так много, товарищ генерал?
— А спросите меня, я и сам не знаю. Привычка. Все сушу, что под руку подвернется.
Шагая следом, Дворнягин посмотрел сверху на генерала. Сейчас он и сам ему показался таким же сухим, увядшим, как один из березовых веников. Особенно тонка и суха была его шея. Морщины перепутали ее, сделали похожей на облинялую шею старого, растрепанного ветрами индюка. Босые ноги его были тоже иссохшие, и Дворнягин с двойным чувством — жалостью и радостью — подумал, что хозяин дачи долго не протянет и что все его достояние вместе с зеленью и сушеностями, если только не воспротивится Нарцисса, вскорости перейдет в его, Дворнягина, подчинение.
…За ужином разговорились о службе. Осторожно намекая насчет перевода на новую работу, Дворнягин пожаловался, что ему очень трудно, что его буквально осаждают письмами, и в большинстве пустячными. Курочка, услышав это, даже любимые грибы отодвинул.
— Вы совершенно правы, Лукьян Семенович. Жалобщиков прорва развелась. Откуда смелость берется? Мы, бывало, к унтеру боялись подойти, поджилки дрожали, а теперь, чуть что, обращаются к министру. Демократия, мол. Пишу для пользы службы куда хочу. А какая же тут, к дьяволу, польза, если через головы старших обращаются, устав попирают!
— Верно, товарищ генерал. Сейчас плохо следят за этим. Оттого высшие штабы и задыхаются от писем.
— Это еще что, — продолжал Курочка. — Как говорят, куда ни ехало. Меня другое возмущает. Глупые новшества в армии. Возьмем, к примеру, матушку пехоту. Давно уже доказано и минувшей войной проверено, что ей пристало пеше противника атаковать. В лучшем случае — десантом на танках. Так нет же. Находятся теоретики, которые доказывают, что пехоту надо втиснуть в бронетранспортеры. Ну, а если впереди болото или трясина? Как тогда? Полезет ли солдат через нее? Не полезет. Он этому будет не обучен. Он привык к машине.
— Да, — поддакнул Дворнягин. — Забывается суворовская наука побеждать. Забывается. А старик не дурак был, когда еще говорил: «Там, где не пройдет олень, там пройдет русский солдат!»
— Совершенно верно, — закивал Курочка. — Явное забвение. Или возьмите вы авиацию…
— Дядюшка, ешьте, — перебила Нарцисса, подсунув Курочке тарелку с грибами. — Картошка остынет.
— Подожди. Дай же поговорить, — нахмурился Курочка. — Дядя твой одичал тут без разговоров. Все вечера один, один… не с кем переброситься словцом.
Дворнягин взглянул на раскрасневшуюся от рюмки коньяка Нарциссу, осуждающе покачал головой:
— А-я-яй, племянница, разве можно так относиться к дяде? Хотя бы в неделю раз приезжала.
Курочка безнадежно отмахнулся:
— Э, что с нее. Зеленая… Так об авиации. Сейчас в ее развитии наступил предел. Моторы сказали свое последнее слово. Вот вам наш возможный потолок, вот наша максимальная скорость. А практически больше и не нужно. Для боя и этого вполне хватает. Так нет же, моторные самолеты побоку, давай реактивные.
— Это теперь модно, — подтвердил Дворнягин. — Говорят, по дальневосточной трассе первые пассажирские пошли.
— Пассажирские? Ну, что ж. Кому к спеху, пусть рискуют. На дальних расстояниях, может, такая скорость и нужна. Но в бою? На фронте? Можно ли при такой быстроте танки или пушки подбивать, атаковать в воздухе друг друга? Да он же промелькнет и ни шиша не увидит. Раз — и нету. Пустой челнок.
Изображая полет реактивного истребителя, Курочка пронзил вилкой дымок от картошки и снова сделал заход над столом, но уже плавный, выбирающий цель.
— И совсем другое наш старичок ПО-2, или ИЛ-2, или «Петляков». Идет себе тихо, размеренно. Увидит цель — спикирует. От него и одиночный солдат не уйдет. Помните, как на фронте было?
— Конечно, товарищ генерал. Совсем другой эффект.
Курочка подцепил на копчик вилки грибок, проглотил его.
— Вы вот разумно понимаете, по-хозяйски рассуждаете, а другим приходится доказывать, что дважды два — четыре, а конь — без рогов. Я как раз на этом участке стою и скажу откровенно: смертельный бой веду. Отбиваюсь, как на флешах Багратион. Да вот вам живой примерчик, если хотите.
— С удовольствием послушаю, — льстиво глянул в глаза Курочки обрадованный таким вниманием Дворнягин.
— Прислал на днях письмо командующий Туркестанским округом Коростелев, — начал Курочка. — Лично министру адресовано, но я по долгу службы перед докладом это письмо прочел. Прочел и за голову взялся. Умный вроде бы человек, в солидном звании, а предлагает, простите, чушь. Вычислительные машины для управления боем. «Счетно-решающие устройства», как он их назвал. А попросту говоря, для командиров сундуки. Садись, дорогой комдив, возле этого сундука и распивай чаек. Командовать будет за тебя сундук.