После каждого вопроса судья делал паузу и вопросительно обводил взглядом всех присяжных, затем с явным разочарованием возвращался к своему списку.
Именно атмосфера ожидания, сопровождавшая этот опрос, более всего удивила присяжных. Адвокаты буквально впились в их лица, уверенные, что какой-нибудь чертов ответ все же последует. Даже служащие, обычно занятые перекладыванием бумаг, вещественных доказательств или массой не имеющих отношения к процессу дел, застыли в ожидании: кто же из присяжных сделает признание? Сердитый взгляд и взлетающие после каждого вопроса брови судьи Харкина словно бы бросали вызов честности каждого присяжного. Их молчание он, похоже, считал не чем иным, как ложью.
Закончив, он тихо произнес: «Благодарю вас», и по залу пронесся вздох. Присяжным показалось, что они пережили вооруженное нападение. Судья отхлебнул кофе из высокого стакана и улыбнулся Уэнделу Рору:
– Вызовите вашего следующего свидетеля, адвокат.
Рор встал – большое коричневое пятно на мятой белой рубашке, галстук, как всегда, набок, поношенные, день ото дня становящиеся все более грязными туфли. Он кивнул и тепло улыбнулся присяжным, и они не удержались от ответной улыбки.
Специальному человеку из группы роровских экспертов было поручено записывать все, связанное с одеждой присяжных. Если кто-нибудь из пяти присяжных-мужчин наденет ковбойские сапоги, у Рора наготове стояла пара таких старых сапог. Даже две – с острыми носами и с круглыми. В нужный момент он наденет кроссовки. Один раз, вслед за каким-то присяжным, он уже их надевал. Судья, не Харкин, другой, даже сделал ему реприманд по этому поводу в перерыве. Рор объяснил, что у него болят ноги, и даже предъявил справку от врача. Он мог надеть вельветовые брюки цвета хаки, плетеный галстук, синтетический спортивный пиджак, ковбойский пояс, белые носки, дешевые мокасины (либо до блеска начищенные, либо потрепанные). Его эклектичный гардероб был подобран так, чтобы всегда соответствовать одежде тех, кто вынужден сидеть в зале суда и по шесть часов в день слушать его.
– Мы вызываем доктора Милтона Фрике, – объявил он.
Доктор Фрике произнес клятву, сел на свидетельское место, и бейлиф приколол ему микрофон. Вскоре всем стало ясно, что он большой ученый: множество дипломов об окончании всевозможных учебных заведений, сотни публикаций в журналах, семнадцать книг, многолетний преподавательский опыт, десятилетия исследований в области воздействия курения на организм человека. Это был маленький мужчина с совершенно круглым лицом, в черных роговых очках. На вид – гений. Рору понадобился почти час, чтобы представить поразительный список свидетельств его высочайшей квалификации. Когда наконец ни у кого не осталось сомнений в том, что Фрике – настоящий эксперт, Дурр Кейбл выразил свое пренебрежительное отношение к нему, заявив: «Признаем, что в своей области доктор Фрике сведущ». Это должно было прозвучать отрезвляюще.
Область интересов доктора Фрике действительно вот уже много лет сводилась к исследованию воздействия табакокурения на организм человека, этому занятию он посвящал по десять часов в сутки. Фрике был директором Научно-исследовательского института последствий курения в Рочестере, Нью-Йорк. Присяжные узнали, что Рор нанял его еще до кончины Джекоба Вуда и что он присутствовал при вскрытии, проведенном через четыре часа после смерти мистера Вуда, во время которого сделал несколько снимков.
Рор подчеркивал, что имеются фотографии, которые присяжным будут, без сомнения, продемонстрированы, но делать это не спешил, он хотел извлечь как можно больший эффект из присутствия в суде выдающегося специалиста по химии и фармакологии курения. Фрике вел себя как настоящий профессор. Он популярно описывал скучнейшие научные и медицинские процессы, избегал высоких слов и старался, чтобы присяжные поняли то, что он хотел до них донести. Свидетель был убедителен и ничуть не скован.
Когда судья Харкин объявил перерыв, Рор сообщил суду, что доктор Фрике останется в зале до конца дня.
Обед уже ждал присяжных, его подавал сам мистер О’Рейли, который принес свои искренние извинения за то, что случилось накануне.
– Бумажные тарелки и пластмассовые вилки? – сказал Николас, когда присяжные рассаживались за столом. Сам он не сел. Мистер О’Рейли посмотрел на Лу Дэлл.
– Ну и что? – спросила она.
– А то, что мы специально оговорили, что хотим есть на настоящих тарелках и пользоваться настоящими вилками. Разве не так? – Голос его начинал звенеть, и некоторые присяжные смущенно отвернулись. Они просто хотели есть.