Шаги приближались — я не двигалась. Мне казалось, что меня привязали к столбу, и я должна была вытерпеть эту муку.
Он остановился у подножья холма.
— Вы и шага не сделаете мне навстречу, Леонора? — крикнул он.
— Дядя, — прошептала я.
Через секунду он уже стоял рядом со мной — в уголках его губ подрагивала улыбка.
— Странная девушка, в какое чудовищное заблуждение вы впали! Вы на самом деле думаете, что законный дядя так страстно и тревожно поспешит вслед за маленькой сбежавшей племянницей?
Он взял меня за руки и повёл вниз с холма.
— Вот так, теперь буря бушует высоко над нами… Я не дядя вам — но я был у вашего отца и просил о других правах; он с радостью дал мне разрешение привезти вас домой — но не в «Усладу Каролины», Леонора; если вы решитесь пойти со мной, для нас двоих есть лишь один путь… Леонора, между мной и вами стоит лишь ваша собственная воля — у вас нет для меня другого имени?
— Эрих! — вскричала я и бросилась ему на шею.
— Злое дитя, — сказал он, крепко обнимая меня, — ты не представляешь, что ты мне сделала! Я никогда не забуду тот час, когда испуганная фройляйн Флиднер прибежала из «Услады Каролины» и сообщила, что ты уехала, уехала ночным поездом — напуганная птичка, одна в ночи, среди чужих людей! И как я горевал из-за того, что ты даже не поняла, какую боль мне причинила… Леонора, как можно было вообразить, что я мог прижать к сердцу мою нежно любимую, обожаемую девушку, чтобы тут же оттолкнуть её ради безобразно размалёванного греха?
Я развернулась.
— Вы только посмотрите на меня! — вскричала я, полусмеясь, полуплача. — Рядом с тётей Кристиной я всего лишь убогое ничтожество, как называет меня Шарлотта!.. Я видела тётю у ваших ног; она умоляла о прощении — ах, каким голосом! И я знала, что вы любили эту прекрасную женщину, так любили…
Яркий румянец выступил на его щеках — я никогда не видела его так густо покрасневшим.
— Я знаю, что фройляйн Флиднер проболталась, — сказал он. — Она винит себя в том, что побудила тебя уехать, когда она непонятно почему вообразила, что я опять могу поддаться чарам… Моя малышка, я намеренно не позволял тебе заглянуть в те времена, за которыми последовали годы сожалений — ты должна сохранить свои невинные детские глаза, они моя отрада и моя гордость… Я тяжело заблуждался тогда, больше всего в себе самом; вспышку отвратительной страсти я принимал за тот звёздный свет, который засиял в моей жизни только с твоим появлением… Это заблуждение юности мстило мне всю жизнь — я должен был страдать вплоть до этого часа… Но хватит покаяния — я требую своих прав!
Он поцеловал меня — а затем закутал в свой плащ, укрывая от бури.
— Ты многое найдёшь изменившимся, когда мы вернёмся домой, моё дитя, — сказал он приглушённым голосом. — Комнатка в швейцарском домике опустела — перелётная птичка вновь улетела на юг…
— Но она бедна — что она будет делать? — забеспокоилась я.
— Это улажено — ведь она твоя тётя, Леонора!
— А Шарлотта?
— Она получила ужасный урок; но я в ней не заблуждался — вопреки всему в этой девушке есть здоровое зерно. Вначале она была глубоко потрясена — но она собралась с силами, и сейчас в ней пробуждается настоящая гордость, настоящее достоинство души. Она стыдится своего поведения в институте; она мало выучила, несмотря на свои способности и хорошие возможности для учёбы — она всегда считала, что рождена для высокого положения и не будет работать. Сейчас она снова поедет в институт, чтобы выучиться на гувернантку. Я не возражаю против этого решения — через работу она полностью излечится; и мой дом по-прежнему остаётся её домом… Дагоберт собирается оставить службу и поехать в Америку, чтобы стать фермером… Заблуждение брата с сестрой по поводу их происхождения и последующее разоблачение стали известны в городе — кто проболтался, я не знаю, но положение Дагоберта стало крайне неприятным, поэтому он с радостью уволился… За несколько часов до моего отъезда я был у принцессы…