Эти особенности, конечно, сказались и на «душе народа» – в его языке. Русский язык вполне соответствует уникальному символическому опыту и обладает целым рядом уникальных же особенностей. Согласно современным исследованиям47, «этот язык действительно уникален и резко выделен среди любых других языков. Прежде всего тем, что свыше 40 процентов его лексики носит оценочный характер! (В любом другом языке оценочная окрашенность его словарного запаса не превышает 15 процентов.) Этот факт хорошо известен лингвистам и культурологам, но не привлекал, к сожалению, достойного его внимания.
На русском языке практически невозможно выразиться точно: сразу же погружаешься в стихию оценок, эмоций, страстей. Поэтому, когда надо выразиться безоценочно, приходится сплошь и рядом заимствовать иностранную лексику»48.
По мнению Г. Кульчинского, русский язык куда более предрасположен к тому, чтобы стать основой художественной, а не научной литературы. Поэтому русская художественная литература полна личностных неологизмов, оценочно адаптированных говоров, в то время как научная основана на терминологии, заимствованной из других языков. Поэтому русский язык дал «великую художественную литературу, отразившую и выразившую нравственные искания и борения высшего накала страстей. Но этот язык не ориентирован на объективную истину. Точнее, он ориентирован на поиски и выражение правды, но не истины, на идеал и соответствие идеалу, но не реальности»49.
Недаром одно из самых древних значений слова «язык» – это «народ». История народа не только проявляется в его языке, но, в свою очередь, и определяется им. Вероятно, не случайно так трудно в русском языке складывается нормативная лексика, в то время как, скажем, латинские языки уже давно пришли в нормативное состояние. Труден русский язык и для перевода, особенно когда речь идет о переводе художественном и тем более поэтическом, то есть о «переводе души» из своей среды обитания в чужую. Но это только одна сторона вопроса. «Хорошо известны и трудности перевода на русский временных форм английских глаголов. Богатство и развитость этих форм чрезвычайные – по сравнению с российским арсеналом аналогичных языковых средств. Англичанин стремится к точности, определенности временных параметров жизнедеятельности, русский же знает или “миг между прошлым и будущим”, или застывшую вечность прошлого и метафизическую беспредельность будущего. И в том и в другом случае точность ни к чему. В русском имеется лишь 2000 лексических единиц (слов) для выражения индивидуальных черт личности. Для сравнения: в немецком таких слов 4000, в английском – 17000. Индивидуальность, неповторимость другого человека – явно не предмет повышенного интереса в этом коллективистском вовне и внутренне самозванческом опыте.
Язык, разумеется, лишь выражает этот духовный опыт, но он же, будучи инструментом выражения, и определяет, задает этот опыт»50.
Все вышесказанное позволяет задать несколько вопросов. В чем суть духовного опыта, который, оказывается, невозможно применить для жизнестроительства? Может ли такой опыт быть самоценным, то есть неконвертируемым в другие пространства и культуры? И если да, то как быть с часто прокламируемой мессианской ролью русского народа? Мы бы ответили на эти вопросы так. Русский социальный опыт – уникален, благодаря соединению в себе страстного духовного вопрошания и не менее страстного отрицательного мироощущения. Но именно поэтому сомнительна его мессианская роль, ибо этот опыт неповторим и вряд ли будет взят на вооружение народами, истории которых основывались на принципиально противоположных жизненных установках. И как социальные практики западного жизнеустройства (при всей их соблазнительности) всегда будут наталкиваться на жесточайшее сопротивление при попытках их воплощения, как несоответствующие символической ценности, так и русская «неуспокоенность и духовная углубленность» вряд ли окажется приемлемой для гедонистически настроенных народов современного цивилизованного мира.
В заключение необходимо отметить, что любой социум, в том числе русский, – это не полюса, а спектр разнообразных характеров, типов и способов отношения к жизни, включая сибаритов, «чистых западников», деловых людей, но тяготение к уже указанным полюсам, с одной стороны, жизнеотрицания, а с другой стороны, яростного стремления к идеалу, создает силовое и устойчивое поле, которое сдвигает, окрашивает любое сознание, подпадающее под его действие. Также надо отметить, что, несмотря на очевидно распространенное негативное мироощущение, оно совершенно не обязательно должно приводить к самоубийственным стремлениям, ибо сдерживается антропологическими пределами, стремлением к сохранению и поддержанию жизни. Весь вопрос только в том: какой именно жизни? Такой, как была, есть и, скорее всего, будет. Убогой, если судить по нищенскому и неустроенному быту, и значительной, если оценивать ее по результатам «уникального духовного опыта и творчества».
1 Ключевский В. О. Исторические портреты. М., 1990. C. 30.
2 Там же.
3 Бердяев Н. Судьба России. М., 1918. C. 6.
4 Там же.
5 Там же.
6 Гумилев Л., Панченко А. Чтобы свеча не погасла. Л., 1990. C. 43.
7 Федотов П. Святые Древней Руси. Париж, 1931.
8 Федотов П. Святые Древней Руси. C. 96
9 Аверинцев С. Византия и Русь: два типа духовности // Новый мир. 1988. № 8. C. 231.
10 Там же.
11 Гумилев Л., Панченко А. Чтобы свеча не погасла. С. 44.
12 Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 267.
13 Аверинцев С. Византия и Русь: два типа духовности. С. 231.
14 Аверинцев С. Византия и Русь: два типа духовности. С. 231.
15 См.: Гумилев Л., Панченко А. Чтобы свеча не погасла. С. 45.
16 Ключевский В. Исторические портреты. С. 57.
17 Там же. С. 60.
18 Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 229.
19 В русле данной статьи возможно лишь упомянуть и непосредственно теологический аспект, именно связь русского православия с учением Дионисия Ареопагита о «таинственном» апофатическом Богословии, развивающем представления о безусловной неопределимости и неописуемости Бога.
20 Интересно сопоставить численность населения разных стран в это время: Франция – 9 млн; Италия – 5 млн; Сицилия – 2 млн; Киевская Русь – 5,36 млн; Польша, Литва, эсты – 1,6 млн; Англия в 1089 г. – 1,7 млн (Урланис Б. Ц. Рост населения в Европе. М., 1941).
21 Ключевский В. Исторические портреты. С. 30.
22 Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии. 1990. № 1. С. 127.
23 Там же. С. 91.
24 Бердяев Н. Русская идея . С. 83.
25 См.: Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 253.
26 Бердяев Н. Русская идея. С. 83.
27 Там же.
28 Бердяев Н. Русская идея. С. 83.
29 Там же.
30 Там же.
31 Федотов Г. П. Россия и свобода // Знамя. 1988. № 12. С. 220.
32 Аверинцев С. Византия и Русь: два типа духовности. С. 220.
33 Федотов Г. П. Россия и свобода // Знамя. 1988. № 12. С. 220.
34 Там же. С. 202.
35 См.: Бердяев Н. Русская идея. С. 93.
36 Федотов Г. П. Россия и свобода // Знамя. 1989. № 1. С. 204.
37 Там же.
38 Бердяев Н. Русская идея. С. 128.
39 Ключевский В. О. Исторические портреты. С. 36.
40 Там же. С. 35.
41 Там же. С. 38.
42 Приведем два высказывания, вполне выражающие позиции авторов на эту тему: «Если хотите, человек должен быть глубоко несчастен, ибо тогда он будет счастлив. Если же он будет постоянно счастлив, то он тотчас же сделается глубоко несчастен» (Ф. М. Достоевский). «За дверью счастливого человека должен стоять кто-нибудь с молоточком, постоянно стучать и напоминать, что есть несчастные и что после непродолжительного счастья наступает несчастье» (А. П. Чехов).
43 Бердяев Н. Русская идея. С. 104.