Отшедши на один десяток
Больших на скору рысь шагов
И подходя уж близь палаток
Своих троянских удальцов,
В сторонку оба оглянувшись
Увидели, что растянувшись
Лежит какой-то молодец;
К нему поспешно подлетели;
И как поближе осмотрели,
Узнали, что он тот мертвец.
Одутливому он Еолу
Был как-то близкою родней,
И часто всем давал назолу
Неугомонностью своей,
За тем что был великий спорщик;
При войске первый был сиповщик,
Иль попросту сказать, трубач;
Трубил всегда без перестатку;
В попойке ж братской без устатку
Тянул отменно в рысь и в скачь.
В бою на драке был храбрее
Изо троянской шайки всей;
Никто не мог его вострее
Со всей проворностью своей,
Как дело подойдет до схватки,
Направить лыжи без оглядки,
Иль дать по-свойски стрекача.
Дивились все ему немало.
Нигде на свете не бывало
Такого храбра трубача.
С похмелья вздумал он от скуки
Пойти по бережку гулять,
И взяв рожок солдатский в руки
Бурлацки песни надувать,
Игрой своею восхищаясь.
Потом Тритонам насмехаясь,
Звал всех с собой на трубный бой,
Дутьем в рожок отведать силы,
Сыграть с ним песни две унылы,
Иль марш походный полевой.
Тритонам похвальба такая
Была совсем не по нутру;
Ту ночь в гостях они гуляли
Сердиты были поутру
К несчастью бедного троянца;
«Вот мы тебя ужо, поганца,
«Научим скоро надувать
«Иным напевом под водою!»
Столкнув потом вниз головою
Заставили в воде нырять.
Енею, зря сию утрату,
Нельзя никак не потужить.
За службу бывшую в уплату
Велел его похоронить
С трубачей честию отменно.
Еней всегда обыкновенно
Был жалостлив ко всем и щедр;
Жалея мертвого детину
Всем роздал для его помину
Вина с десяток полных ведр.
И с честью строя погребение
Мизену храбру трубачу,
Велел ему в поминовенье
По мягкому всем калачу
Закушать поминальну чару,
Чтоб их от дыму и угару
Не стало в животе тошнить,
Сбирать в стакан как станут пепел
Покамест он горяч и тепел,
На память чтоб его хранить.
Костер ему сооружая
Принес всяк по охапке дров;
Еней ту почесть учреждая
На всё проворно был готов;
И речь надгробну проболтавши
Покойнику сказал припавши,
Чтоб он Плутона и с женой
Попотчевал его поклоном;
Потом с пальбой, музыкой, звоном,
Зажег костер своей рукой.
Печальный праздник окончавши,
Ударился в тоску Еней;
Глаз с глазом вовсе не смыкавши
Он пробыл несколько ночей,
Всечасно мысльми колебаясь,
И всем умом-то добираясь
Пообстоятельней узнать,
Какой то был сучок чудесный,
Ему доселе неизвестный,
С которым в ад ему предстать?
Загнувши руки к пояснице
Кручинно больно выступал;
И корги старой небылице
В уме сколь толку ни искал,
Но всё не находил ни мало.
Ума и разума не стало,
Что в том придумать пригадать;
На чем ему теперь решиться?
Куда ему брести пуститься?
И где ему ту ветвь искать?
Но вдруг над головой Енея,
Прохладный тихий ветерок,
Тихохонько весьма повея,
Олимпских горных стран душок
Донес к его кручинну носу;
Притом небережно за косу
Невидимою вдруг рукой
Подернул некто не леняся.
Еней назад поворотяся
Увидел чудо пред собой.
Голубчик сизый потихоньку
С голубушкой над ним летал;
Порхая с нею полегоньку,
Вокруг его реи давал
Еней гнездо сие узревши
И с радости весь обомлевши
Едва козлом не заплясал
Узнавши в них прибор любимой
Венеры матушки родимой.
Сказал: «Теперь я не пропал!»
Остолбеневшими глазами
Всей мордой вверх разинув рот
Смотрел на них, поджав руками
Дрожащий с радости живот,
А голуби меж тем взвилися
Кругами кверху поднялися
И в путь пустились на полет;
Еней к ним взор свой весь уставя
И шапочку свою поправя,
Ударился за ними вслед.