Нельзя нигде сыскать примера,
Иль в свете с чем-нибудь сравнять,
Какой урод была Химера:
Разинутая страшна пасть
С кудрявой головою львиной,
На туше вклеена козлиной,
Таща змеиный сзади хвост.
Кому удастся ей попасться,
Нельзя никак не испугаться,
Каков бы ни был кто не прост.
Летали Гарпии стадами,
Как в жаркий день в лесу шмели;
Девичьи рожи с головами
Ко птичей хлупи припасли,
Имея крылышки совины,
И остры кохти ястребины,
С медвежьих парою ушей.
В глаза что им ни попадалось,
От них до тла всё пожиралось,
Не оставляя и костей.
Но всех чудовищ сих страшнее
Горгоны были на подряд.
Страшилищ сих нигде чуднее
Не видывал и самый ад.
Одним во лбу смотрели глазом,
И превращали в камень разом,
Кто только взглянет лишь на них.
Вкруг их голов меж волосами
Ужи шипели со змеями
Как будто бы в норах своих.
Еней со храбростью своею
Геройской трусостью робел;
Но пред старухою своею
Ни мало вовсе не хотел
Прослыть ребенком боязливым.
И вдруг со взором он гневливым
Свою шпажищу обнажил
Рубить их всех предпринимая,
Того ж никак не объявляя,
Каков тогда в сердчишке был.
Сивилла сколько ни старалась,
Его гнев лютый утолить,
За меч его не раз хваталась,
Чтобы его не допустить
Удариться с тенями в схватку,
Вперяючи в него догадку,
Что всё пустая то мечта,
Что зрят они перед собою,
И небылицею такою
Здесь в аде полны все места.
Но наш герой расхоробрившись
Не слушал вовсе ничего,
И в кучу к ним с мечом пустившись,
Хотя б Плутона самого
Готов был превратить уродом.
Но чуды сии со всем содомом
Исчезли мигом перед ним.
Еней в ударе размахавшись,
И на ногах не удержавшись,
Поклон всем носом отдал им.
Кой-как вскочивши оправлялся,
Повальной будто не платил,
Перед старухой извинялся,
Что перед ней упрямым был,
Вменяя в резвость то и шутку,
И к таковому впредь проступку,
Ей обещался ни на пядь
Во весь свой век не приближаться
Должна была Сивилла сдаться,
И в милость приняла опять.
Потом в дальнейший путь пустились,
К столице адской чтоб дойти;
И тут препятствы появились
На самом лучшем их пути.
Дошли до речки Ахерона,
Котора в аде у Плутона .
Главнейшею течет межой
В поганом будто бы корыте,
И во болотистом Коците
Вонючий бег кончает свой.
В струях сих грязных и вонючих,
Что тиной с зеленью текут
На веслах как крылах летучих
Явился перевозчик тут.
Лицо чернее голенища
Нечосаная бородища
Вся в колтунах и завитках
Висела до пупа клочками,
Сивоседыми волосами,
Старинный как парик в кудрях.
Одет же был по-щегольскому:
В сермяжном старом зипуне
Заплаты по куску большому
На всех боках и на спине;
Запачкан грязью весь и салом
Обвязан из куля мочалом
С узлами вместо кушака,
Протоптаны все башмачонки,
А под кафтаном рубашонки
Ни на полушку лоскутка.
При всем таком его наряде
Раздутый будто бы павлин
Спесивее был всех во аде
И горд как масляничный блин.
Покрыт весь берег был стадами
Во ад идущими душами,
Которы все к нему толпясь
Старались как-нибудь продраться,
Чтобы чрез речку перебраться,
Друг перед другом суетясь.
Как будто ряпушка в затоне
Иль сельди невода в матне,
Как овцы в тесном где загоне,
Квасная гуща как на дне,—
Так точно люди там стояли,
Друг друга в тесноте толкали,
Вперед старался всяк долезть,
К Харону руки простирая,
И со слезами умоляя
Чтобы позволил в лодку сесть.
Но злобный кормщик, не внимая
Слезливой жалобы ничей,
Веслом всех бил, прочь отгоняя
И кучей рыночных речей
Всех оделял и в нос и в рыло.
Не многое число тех было,
Которых в лодку он пускал.
И отваля на ту сторонку
Чин по чину и потихоньку
Из лодки на земь выпускал.