Выбрать главу

Некоторые комментаторы видят в этом описании боя скрытый намёк на борьбу между Октавианом и Марком Антонием. Заканчивается третья книга страшной картиной гибели скота в Норике из-за неведомой эпидемии, не пощадившей ни молодняк, ни взрослых животных, ни людей[711].

Четвёртая, заключительная книга «Георгик», посвящённая пчеловодству, начинается с традиционного обращения к Меценату:

Ныне о даре богов, о мёде небесном я буду Повествовать. Кинь взор, Меценат, и на эту работу! На удивленье тебе расскажу о предметах ничтожных, Доблестных буду вождей воспевать и всего, по порядку, Рода нравы, и труд, и его племена, и сраженья. Малое дело, но честь не мала, — если будет угодно То благосклонным богам и не тщетна мольба Аполлону![712]

Как известно, отец Вергилия занимался пчеловодством, поэтому поэт с большим знанием дела повествует об устройстве пасеки и ульев[713], о нравах пчёл[714], о жизни пчёл в улье[715], о сборе мёда и болезнях пчёл[716]. Поскольку жизнь пчёл весьма упорядочена, Вергилий уподобляет каждый улей маленькому государству с идеальным строем. У пчёл всё общее: дом, дети, пища. Все вместе они работают и все вместе заботятся о своём улье, во главе которого стоит их любимый царь. Пчёлы очень чтут царя и даже готовы за него умереть. Если же у них вдруг появляется второй царь, то устоявшийся порядок рушится и начинается непримиримое соперничество. В такой ситуации Вергилий советует уничтожить одного из пчелиных царей, того, который «…обленившийся, гадок / И тяжело волочит, бесславный, огромное брюхо»[717], чтобы вновь воцарился мир и спокойствие в улье. Считается, что здесь поэт намекает на Марка Антония.

Вергилий наделяет пчёл частицей божественного разума и приводит очень важное философское положение о бессмертии, согласно которому:

…есть божественной сущности доля В пчёлах, дыханье небес, потому что бог наполняет Земли все, и моря, и эфирную высь, — от него-то И табуны, и стада, и люди, и всякие звери, Всё, что родится, берёт тончайшие жизни частицы И, разложившись, опять к своему возвращает истоку. Смерти, стало быть, нет — взлетают вечно живые К сонму сияющих звёзд и в горнем небе селятся[718].

Свой подробный рассказ о пчеловодстве Вергилий прерывает знаменитым описанием сада[719]. Сначала он извиняется за то, что не имеет возможности подробно рассказать о садах, розариях, огородах и цветниках, поскольку его поэма близится к концу, а затем с ностальгией повествует о некоем корикийском старике (город Корик, Киликия), разбившем прелестный садик на клочке каменистой, неплодородной земли близ италийского Тарента. Что только не росло в саду у старичка!

Малость всё ж овощей меж кустов разводил он, сажая Белые лилии в круг с вербеной, с маком съедобным, — И помышлял, что богат, как цари! Он вечером поздно Стол, возвратясь, нагружал своею, некупленной снедью. Первым он розу срывал весною, а осенью фрукты. А как лихая зима ломать начинала морозом Камни и коркою льда потоков обуздывать струи, Он уж в то время срезал гиацинта нежного кудри И лишь ворчал, что лето нейдёт, что медлят Зефиры. Ранее всех у него приносили приплод и роились Пчёлы; первым из сот успевал он пенистый выжать Мёд; там и липы росли у него, и тенистые сосны. Сколько при цвете весной бывало на дереве пышном Завязей, столько плодов у него созревало под осень. Из лесу даже носил и рассаживал взрослые вязы, Крепкую грушу и тёрн, подросший уже, не без ягод; Также платан, чья уж тень осеняла сошедшихся выпить[720].

Кто же этот загадочный старик? Одни видят в нём некоего киликийского пирата, вероятно, из тех, что были переселены Помпеем Магном в Калабрию. Другие считают, что прототипом корикийского старика мог быть Катон Старший, прославившийся своими глубокими познаниями в области сельского хозяйства и отличавшийся большой бережливостью и скромностью.

Во второй части книги рассматривается проблема размножения пчёл и излагается способ получения нового роя из туш убитых тельцов, широко применявшийся в Египте[721]. Этот способ впервые открыл божественный пастух Аристей, легенду о котором в собственной редакции приводит Вергилий[722]. Следуя золотым канонам александрийской поэзии, поэт искусно вплетает в повествование древние мифы о Протее, Орфее и Эвридике и фактически создаёт небольшой этиологический эпиллий (небольшую поэму).

вернуться

711

Там же. III. 474-566.

вернуться

712

Там же. IV. 1-7.

вернуться

713

Там же. IV. 8-50.

вернуться

714

Там же. IV. 51-115.

вернуться

715

Там же. IV. 149-218.

вернуться

716

Там же. IV. 228-280.

вернуться

717

Там же. IV. 93-94.

вернуться

718

Там же. IV. 220-227.

вернуться

719

Там же. IV. 116-148.

вернуться

720

Там же. IV. 130-146.

вернуться

721

Там же. IV. 281-314; Ср.: Варрон. III. 2. 11; III. 16.4.

вернуться

722

Там же. IV. 315-558.