— Сусанин это, из крестьян, — пояснил шедший рядом с Чирком Степан.
— Чего он сделал?
— Врагов в лес завел, в глухомань, все и перемерзли там как тараканы.
— Сам-то ушел?
— Убили.
— Суки... — еще больше обозлился Чирок. — Давай подойдем поближе.
— Точно, мужик!
— Первый раз памятник крестьянину вижу, — сказал Ботяков.
Народу на пустыре почти не было, и им показалось тут совсем безопасно и даже уютно, потому как недалеко от памятника росли какие-то кусты. И они, уже сбитые с толку городом, не долго думая остановились на мягкой земле, благо не на асфальте. Положили рюкзаки на молодую травку и тут, под защитой своего высокого собрата-крестьянина, выпили и закусили с удовольствием. Разговор у них оживился и уже обретал нужную уверенность, когда рядом неожиданно выросли два милиционера. Один из них, постарше, без лишних разговоров схватил Лукова за рукав и решительно потащил было его.
Но Луков в газовом свете фонарей цыгански блеснул глазами и отряхнулся:
— Ты знаешь, кто это?
— Знаю, знаю!..
— Нет, не знаешь! Крестьянин он, как и я. Вишь, какой он здоровый. Давай поборемся? — и Луков шутя облапил милиционера, дуя в лицо ему перегаром. — Вот сейчас сожму тебя и выдавлю из френчика-то... — И он медленно, по-медвежьи начал прижимать его к себе. Глаза милиционера округлились, но тут подскочил Шмель:
— Отпусти! Пуговки оторвешь — заберут еще, — и к милиционеру: — Не связывайся... День рождения у него сегодня, — кивнул он на памятник, — помянуть приехали.
Услышав это, все загалдели, окружили милиционеров, наливали им в кружки водки, которую те высокомерно отстраняли, но им не давали сказать слова, напирали со всех сторон... Кто-то уже обнимал молодого милиционера, свез с него шапку, которую тут же затоптали сапожищами, но Ботяков решил исправить дело, схватил шапку и стал ее, мокрую, в грязи, напяливать милиционеру на голову... Кто-то, ругаясь, говорил про жалобу, про газету, про самого Сусанина...
И милиционеры не знали теперь, как от них отделаться. А отделавшись, решительно двинулись куда-то через площадь, оглядываясь и остервенело сплевывая на сторону...
Но когда к памятнику подкатила большая крытая машина с нарядом милиционеров, вокруг уже никого не было. У подножия памятника светилась пол-литровая банка, в которую было налито немного водки, а рядом лежал высветленный работой багор с надломленным пером[10].
Тот из милиционеров, которого обнимал Луков, взял банку, понюхал, брезгливо сморщился и выплеснул водку, поднял багор и понес все это к машине, сдержанно ругаясь от неудовлетворенности.
Офицер, приехавший во главе наряда, разгладил густые усы, взял у сержанта багор и, рассмотрев его, сказал сухо: — Тоже мне, нашли хулиганов... Все учить вас! Разбираться надо в людях-то...
Княжев, самый трезвый изо всех, вовремя увел бригаду от греха подальше. Он вывел всех к Волге, бросил в воду палку, чтобы узнать, куда бежит река, и пошел берегом вниз. Все следовали за ним покорно, будто на Шилекше.
Когда остались позади огни города и слышно стало, как течет в ночи вода, остановились. Тут было и темно и глухо — значит, безопасно.
Развели костер, натащили откуда-то досок, побросали на холодную землю вокруг огня и повалились на эти доски.
Сидя вокруг костра, мужики пожарили колбасу, достали кружки, вскипятили в них чай, покурили и, свернувшись на досках, со спокойной душой привычно отошли ко сну.
Их не тяготило это непредвиденное путешествие. Не тяготил теперь и город, в котором им не нашлось места... В конце концов можно было ночевать на любом вокзале, и Княжев знал это. Но он понимал и другое — тесно им там будет, не привыкли они жить с оглядкой.
В эту ночь снились Мишке высокие старые сосны. Всю ночь они шумели вверху, будто шептали что. Но что, Мишка не мог разобрать, и это лежало на душе какой-то смутной тяжестью.
Утром, чуть свет, они ушли от реки на автовокзал и к восходу солнца были уже далеко от Костромы. Заняв почти половину мест в конце автобуса, они молча глядели на леса, на то, как поднимается над вершинами сосен чистое и яркое солнце, как перелетают по этим вершинам вороны и сороки и вытекают из лесов последние ручьи и речушки... В автобусе было жарко, и те, кто намерзся ночью на берегу, отогрелись и уснули так крепко, что проспали всю дорогу. Их пришлось, будить, когда автобус подкатил наконец к родному районному городу весновщиков.
И снова они были гостями среди весны, среди полдневного солнца, на знакомых уже улицах близкого к дому города. Здесь они все знали и никого ни о чем не спрашивали.