А утром Юля узнала недобрую новость. Оказывается, ее отец ушел искать маму. Ушел и пропал. Бабушка рассказывала об этом дрожащим голосом, и слезы текли из ее глаз.
— Значит, мама ушла далеко. И папа долго будет ее искать. Чем дальше она ушла, тем дольше он будет ее искать.
— Очень далеко ушла, — всхлипнула бабушка. — Очень далеко.
— Папа обязательно ее найдет.
— Вернет. — Бабушка посмотрела на окно и ладонями закрыла лицо.
— И домой заберет.
Юля понимала, что бабушка темнит, ей и самой хотелось плакать, но детская вера в доброе и светлое сдерживала слезы. Она не могла не верить, что папа вернется. А если он еще и маму обратно приведет.
— Заберет. Обязательно заберет… Ты пока дома побудь, а мне сходить надо…
— Куда сходить?
— Надо. — Бабушка беспомощно махнула рукой на дверь.
Она ушла, закрыв Юлю на ключ. Вернулась она поздно вечером. И спать Юлю уложила. Она гладила девочку по волосам, а из ее глаз катились слезы.
— Папа обязательно вернется, — приговаривала она. — Обязательно вернется.
Утром она ушла снова, после обеда вернулась, собрала вещи и сказала, что им нужно уезжать в деревню.
— А как же папа? — возмутилась Юля.
— Он уже нашел маму, — едва сдерживая слезы, сказала бабушка.
— Они что, в деревню собираются вернуться?
— Нет, папа остался с мамой… Он пока что не может вернуться. А если вернутся, то в деревню. И тебя оттуда заберут.
— Ты не врешь?
Бабушка мотнула головой, закрыв глаза. И Юле стало стыдно. Бабушка никогда не обманывала, и как она могла задать ей такой глупый вопрос?
Автобус ехал по тряской дороге, пыль врывалась в салон через щели в полу, через открытые окна. А еще водитель нещадно дымил сигаретой. У Юли слезились глаза, чесалось в носу, она чихала.
Сидящая сбоку через проход женщина в клетчатом платке долго и с насмешкой смотрела на нее. На коленях у нее стояла корзина, и сидящий в ней гусь также смотрел на Юлю. Устало смотрел, грустно. А пухлая девчонка с широким и будто подрубленным снизу носом щелкала семечки, выплевывая в окно. На пыль, которая лезла в это окно, она не обращала ни малейшего внимания. И Юлей она нисколько не интересовалась, хотя была примерно одного с ней возраста — тринадцать-четырнадцать лет. Хотя, надо сказать, выглядела она не в пример старше.
— Сразу видно, городская фифа! — фыркнула деревенская женщина с гусем.
— Где фифа? — всколыхнулась пухлая девчонка.
Лицо у нее широкое, щекастое, а глазки маленькие, как бусинки, рот тоже маленький, губы тонкие и в налипшей кожуре от семечек.
— Это не фифа, это фифка! — выдала она, с глумливой насмешкой глядя на Юлю.
— А ну цыц, мелкая! — грозно глянула на нее бабушка Клава.
Но женщина с гусем заступилась за свою дочь.
— А ты, Клавь Петровна, на мою Альку не цыкай! — Она вскинула голову, расправила плечи.
Все бы ничего, но гусь, глянув на нее, со страху опустил голову.
— А я, Маня, на тебя сейчас цыкну! — Бабушка тоже расхорохорилась.
— А ну попробуй!
Женщина, которую назвали Маня, впихнула корзину с гусем в руки дочери, с угрожающим видом поднялась со своего места, но автобус вдруг резко затормозил, и ее по инерции понесло дальше. Она попыталась схватиться за верхний поручень, но промазала и рухнула в проход между сиденьями.
— Ну, ты баран! — взревела Маня, обращаясь к водителю — высокому костлявому мужчине с вихрастой головой.
— А кто тебе вставать разрешил, дура? — не остался в долгу водитель.
Он нажал на кнопку, дверь с легким приятным шипением открылась.
— Кто дура? — взвыла женщина.
Ее дочь не сказала ничего. Она схватила гуся и швырнула его на водителя. Гусь заголосил, замахал крыльями, заставив мужчину обхватить голову руками. Мать и дочь засмеялись.
Водитель схватил гуся и, вскочив со своего места, вышвырнул его в открытую дверь.
— Ты что ж творишь, бестолочь? — набросилась на него Маня.
— И ты давай! — Водитель вытянул руку, показывая на дверь. — Вон!
— Сейчас ты сам у меня вылетишь!
— Автобус дальше не идет!
Женщина по имени Маня хотела сказать что-то еще в том же скандальном тоне, но в автобус зашел сильно загорелый, плотного телосложения мужчина с безобразным, разветвленным, как молния, шрамом от уха до рта.
Край верхней губы был оттянут к этому шраму, может, потому казалось, что мужчина зловеще улыбается. На самом деле взгляд его выражал совершенное спокойствие. Не теплый взгляд, но и не холодный. На руках он держал того самого гуся, которого водитель выкинул из салона. Мужчина спокойно гладил его по крылу, и гусь, казалось, боялся пошевелиться.