***
- Сегодня играем на желания, - предложил Толик, тасуя колоду, - скучно. Какие есть предложения?
- Кто выиграет, того я поцелую, - внесла предложение Надька, чем вызвала шквал одобрительных откликов и гневный взгляд Ивана. Их стадия отношений находилась на непонятной для окружающих высоте, то они целуются и уходят вместе, то сидят в обнимку с другими. Как мне тогда казалось, назвать их парой трудно. Хотя откуда мне тогда было знать, что такое быть половинкой кому-то, все мои познания сводились к книжным нереальным сказочным отношениям, которые я воспринимал за идеал. Даже если бы мне тогда кто-то сказал: «Так не бывает», я бы не поверил.
Карты розданы, интрига и неподдельный азарт. Один я, наверно, тогда не стремился одержать победу, потому что приз казался наказанием. Что, значит, невезение – я выиграл. Кто-то подшучивал, кто-то похлопал по плечу, мол «Удачи!», а Иван уставился на меня стеклянным взглядом, как будто ему все равно.
- Что застыл? Пошли уже, мальчик одуванчик! - потянула за рукав Надька, а сама в это время следила за реакцией Ваньки. - Или тебе слабо?
- Нет, - все, что я выдавил из себя.
Какая нелепая ситуация: я стою в темном закоулке вместе с девушкой парня, который мне нравится, собираясь ее поцеловать. Она по-деловому сложила руки на груди и молча продолжала смотреть на меня, еще больше смущая.
- Ну, и? Ты думаешь целовать?
- Ага.
Как в фильмах, когда пленника ведут на казнь, такое у меня осталось воспоминание о первом и единственном поцелуе с женщиной: я приблизился к ней, прикоснулся к ее губам, а она прыснула мне в лицо смехом.
- Да, ты Вернов не умеешь целоваться! – заходясь смехом, ненавистная мне Надька отправилась к остальным, - А Гриня девственник!
Нужно ли описывать эмоции, бушевавшие во мне, когда я вышел из тени под свет фонаря? Думаю, и так понятно: злость на нее, стыд за себя и обида на всех остальных, которые не упустили возможности поиздеваться. Какой я тогда был глупый и наивный ребенок, обидевшийся на ребят, которые и сами преувеличивали свою опытность, но тогда, двадцать лет назад, это мне казалось очень важным. Как же я ошибался! Ха! Представьте, мне хотелось показать Ивану, что я взрослый… А зачем?! Тогда я в этом мало что понимал, но жалость и пренебрежение в его глазах ранило сердце.
Вот почему я не усвоил первый урок и потянулся за стаканом, который мне протянул очередной проигравший. Занятная игра на желания медленно перешла в обычную попойку с выяснением, кто махлюет, а за ней следом последовал и мордобой. Как же тогда я веселился, наблюдая за этим, схватившись за живот, чуть не умирал от смеху. Пьяный и веселый. Знал бы я…
За полночь все стали расходится. Девчонки стали снова подшучивать надо мной:
- А кто проведет Гриню домой? Вдруг кто-то затащит его в овраг и лишит девственности?
- Давайте я! – вызвалась в провожатые Машка с соседней улицы, ухватившись за мою руку.
- Нет уж! Пусть его другие девственности лишают, - чуть не силой оттянул от меня девушку ее парень, - ты что, напилась?
- Придурки, – буркнул я себе под нос и направился домой в полном одиночестве.
Если вы никогда в жизни не были в деревне летом, да еще в такую приятную теплую ночь, вам не понять, как это идти по темной улице, когда дорогу тебе освещает только луна. Лай собак и одинокие огоньки в домах, теплый ветерок… Тебе легко, словно ты паришь, ведь еще один вечер ты провел рядом со своим любимым. Ночную тишину лишь нарушает тихое цикотание кузнечиков, так и хочется крикнуть: «Я люблю тебя!».
- Бу!
- Черт! Черт! Черт! – от неожиданности я подскочил и чуть не врезал подкрадывающемуся сзади Ваньке, - Придурок! Испугал!
Он стоял пьяный и улыбался, держа руки в брюках.
- Как с девками по кустам, то не страшно, а с другом страшно?
- С девками страшно, с тобой - нет! – как только слова слетели с уст, я понял, что сморозил.
- Да ты вдребезги пьян, Гриня. Дома влетит. Может, на сеновал со мной?
«Сеновал!» - мозги отказывались правильно мыслить, меня тянуло к нему как магнитом, и я пошел за ним следом, лишь угукнув в ответ. По дороге пару раз спотыкаясь, я чуть не сваливал его с ног, а он подхватывал под локоть и смеялся, обзывая «Пьянью».