— Никогда больше, — прошипел он — в его голосе звучала жестокость, почти зримо клубилась в тесном пространстве, — не смей повторять при мне это слово.
Регулус ничего не сказал в ответ; не кивнул и даже не сглотнул. Просто не осмелился. Северус стоял все так же близко — потом отвел палочку в сторону, возвращая пленнику свободу движений; тот потянулся к шее — дрожащая рука медленно двинулась вверх, к горлу, туда, где волшебная палочка оставила ему отметину — темное пятнышко на бледной коже; накрыл ладонью синяк…
И вдруг Северус понял, что вся его радость куда-то испарилась. Может, он и выглядел на шестнадцать, а не на свои тридцать восемь, но все равно оставался взрослым. А Регулус Блэк — напуганным мальчишкой. Мать права — дети лишь повторяют то, что день за днем слышат от родителей, а в таких чистокровных семьях, как Блэки, слова "грязнокровки" и "предатели крови" звучали так же часто, как "коммунисты" и "лейбористская партия" — в семье Лили. Задумывался ли Регулус над своими словами? Северус почти не сомневался, что нет — точно так же, как почти не сомневался, что до конца дней своих будет питать к Сириусу Блэку лишь гадливую ненависть, и это чувство всегда останется взаимным.
Да, Регулус Блэк — всего лишь ребенок. А тот взрослый, кто на него сорвался — полный говнюк.
— Просто не повторяй его больше, — промолвил он наконец. — Не выношу эту тупую гнусь.
— Хорошо, — выдохнул Регулус — вышел только беспомощный шепот, совсем не такой, как у Северуса; в нем не было жестокости, один лишь испуг. — Мерлин и Салазар… Какая муха тебя укусила? Ты же не — не перешел?.. Не решил… Или что?..
— Полагаю, Блэк, что все мы только выиграем, если ты не станешь никого обременять: ни себя — раздумьями на эту тему, ни других — своими подозрениями. Их мысли будет занимать сам факт, что я выбыл из игры, а не то, что это означает… если это, конечно, вообще означает хоть что-то.
И с этими словами он повернулся к Регулусу спиной, что для слизеринцев означало либо глубочайшее доверие, либо подчеркнутое пренебрежение, и выбрался из потайного хода назад в коридор — прямо сквозь заглушающее заклинание, разрывая его невидимые переплетения, словно сотканную крестовиком паутину.
— Северус! — окликнули его шепотом; он приостановился, но оборачиваться не стал. — Пароль — "мания".
Северус слышал, как шаги Регулуса удалялись в глубь потайного прохода и наконец растворились в тишине засыпающего замка, и только тогда возобновил свой путь — по переходам мимо затухающих факелов в Запретную секцию библиотеки.
Северус ориентировался в Хогвартсе так хорошо, что мог найти дорогу даже в полной темноте. Встречи с Филчем он избежал; в те годы тот передвигался по этажам быстро и почти бесшумно и к тому же держал двух кошек — Налево и Направо. Северус частенько скармливал им какое-нибудь лакомство с кошачьей мятой и запускал в кабинет Филча, чтобы испортить хранящиеся там записи о наказаниях… хоть позже, когда стал профессором, и содрал бы семь шкур со студента, кто надумал бы повторить подобный фокус с ним самим.
Было уже далеко за полночь; в складках мантии он прятал две книги — в библиотеке их, разумеется, рано или поздно хватятся, но так и не узнают, где искать. Надежно укрыв свою добычу, Северус пробирался по нижним этажам в сторону подземелий — не зажигая палочки, просто по памяти. Он не успел забыть ни эту влагу, что сочилась сквозь камень и выступала на стенах, ни отчетливый привкус известковой сырости в воздухе, но воспоминания оказались старше, чем ожидалось: во времена своего директорства он редко позволял себе ночные прогулки — боялся показаться потерявшим покой.
Мокрая земля, отсыревший камень — как хорошо он помнил этот запах… почти так же, как тот, которым пахло от Лили на каникулах — гардения, апельсины и маггловский кондиционер для белья… И Дамблдор — он благоухал корицей и тростниковым сахаром, а сквозь них проступали густые и дымные нотки чайных листьев. За эти годы Северус так же привык к виду директорских мантий с их ослепительными блестками, как когда-то — к вельветовым брюкам-клеш Лили и ее зеленому свитеру с торчавшей из рукава ниткой, которую она любила затягивать на пальце, пока его кончик не белел от нехватки крови.
Северус отогнал непрошеные воспоминания на задворки сознания. Хоть шансы, что на него нападут в столь поздний час, и были невысоки, расслабляться все же не стоило.
Так глубоко под землей темнота казалась бездонной, как океанские воды. В ней не было слышно ни звука, но это ничего не значило, и он погрузился в себя — под поверхностный слой окклюменции, пробуждая дремлющие инстинкты и заставляя все чувства обостриться до предела.