Такой вот подарок на день рождения. Себе — от себя же.
Глава 15
9 января 1977 года
Проснувшись, Лили осознала, что, во-первых, отродясь себя так плохо не чувствовала, а во-вторых — вчера ей отчего-то казалось, что утром она пойдет на поправку. Но кожа совсем заледенела, и кровь тоже, а во всем теле ощущалась пустота. Глаза разлепились с трудом — так нещадно их жгло, Лили попыталась сглотнуть, но воспаленное горло саднило, а еще она осталась тут одна…
Северуса не было рядом.
Кажется, тело ответило болью; похоже, что даже физической — она гнездилась где-то в середине грудной клетки, как будто за ночь все отчаяние стеклось туда, в сердце; Лили попыталась подняться, и в голову вонзились сотни иголочек — в глаза, в виски, в затылок…
А потом двери распахнулись, и в больничное крыло вошел Северус. Слава Богу… Чуть не плача, она боролась с одеялами, тянулась к нему и мечтала об аппарации, только наоборот — чтобы расстояние просто исчезало по желанию…
— Что такое? — спросил он и вдруг каким-то образом оказался рядом с кроватью, словно и впрямь был способен стирать расстояние; наконец-то она смогла до него дотронуться, он сжал ее руки, не сводя с нее глаз…
— Боже милостивый — я сейчас же позову Помфри.
"Нет", — хотела возразить она, но получилось только покачать головой, губы беззвучно шевелились — нет… Она потянула его на себя, обняла за плечи, коснулась губами подбородка — Северус судорожно пытался устоять на ногах, чтобы не свалиться прямо на постель; его волосы уже загрязнились, а лицо начало лосниться, но Лили было все равно. От него веяло чем-то паленым, и старыми книгами, и затхлыми простынями, и она втянула носом этот запах и нашла губами ту точку у него на шее, где бился пульс… Где-то внутри заискрилось тепло — там, на дне той глубокой и холодной пустоты; оно растекалось по венам, заполнило ее всю, от макушки до пят, и ей с каждой секундой становилось все лучше, и легче, и сладостней, и боль постепенно отступала.
Плечи словно сдавило тисками — так крепко в них впились его пальцы; тепло накрыло ее с головой, вспыхнуло, обжигая… и как же это было чудесно. Но тут Северус ее оттолкнул — едва ли не грубо, заставил отстраниться, чтобы заглянуть в лицо, и тепло отступило, словно отодвинутое набежавшей тенью, но та лютая стужа не возвращалась, потому что Лили все еще чувствовала его взгляд, его близость, его руки — и она сжала его плечи, вцепилась в них, словно в спасательный круг…
— Лили, — похоже, он колебался, а потом отпустил ее плечо, и прикосновение исчезло — холод, опять этот ненавистный холод — и снова вернулось, его пальцы скользнули по щеке… Лили подалась вперед, прижимаясь к этой руке, и закрыла глаза — он дотронулся до ее волос, самыми кончиками пальцев, так невесомо, будто боялся сломать что-то бесконечно хрупкое, и принялся убирать мелкие прядки с лица, все так же бережно и неспешно…
— Лили, — повторил он голосом взрослого Сева — низким и тягучим, словно каждый звук ее имени камешком перекатывался на языке; этот голос глухим рокотом отдавался внутри, и в нем чувствовался трепет — как и в пальцах Северуса, что убирали ее локоны за уши. — Ты нездорова. Но я… тебе помогу.
— Ты уже это делаешь, — в горле все еще саднило, а губы казались чужими. — Только не отпускай меня.
Его ладонь замерла. Потом погладила ее по волосам — по всей длине, от макушки до кончиков.
— Думаю, я догадался, что это за проклятие, — сказал Северус — все тем же волшебным глубоким голосом, но теперь он точно дрожал, словно там, под поверхностью, что-то ворочалось.
Лили распахнула глаза и посмотрела на Сева. Какой невозможный контраст — такое юное лицо, открытое, болезненно-ранимое — и в то же время напряженное, словно он пытался от чего-то удержаться.
— Меня прокляли? — моргая, спросила она — глаза отекли, а под веки словно насыпали песку.
— Да, — он помедлил — пальцы запутались у нее в волосах, а потом вдруг оказались на плече, возвращая ощущение тепла. — Ты не знала? Разве Помфри ничего тебе не сказала?
— Как и ты, — заметила Лили, хоть по-настоящему на него и не сердилась — просто не могла. — Впрочем, это неважно… в смысле — а что это за проклятие?
Он хотел что-то сказать, но не успел: двери лазарета с грохотом распахнулись, и в комнату ворвались Джеймс, Сириус и — он; Лили смотрела на него и чувствовала, как пальцы сами сжимаются, когтями впиваются Севу в воротник…
Ремус подскочил на кровати — весь растрепанный, не успевший еще толком продрать глаза.