Только тогда у нее болело тело.
Ремус лежал в темноте.
Он даже не знал, который сейчас час. Сириус уже ушел — мадам Помфри выставила его из больничного крыла… казалось, это было недавно, но вместе с тем и целую вечность назад — потому, что все это время Ремус провел в одиночестве.
И ничего не видел.
Мадам Помфри не смогла его вылечить, потому что не знала, от чего именно он пострадал. На прощание Сириус пообещал приволочь ему целую гору слизеринских скальпов, но Ремусу было все равно.
Он услышал тихий скрип — дверь в лазарет сначала отворилась, а затем закрылась — но продолжал лежать на кровати… и молчал, по-прежнему ничего не видя… Господи, только бы это не оказался какой-нибудь слизеринец, который пришел довершить начатое. Ремус сунул руку под подушку, нащупал свою палочку, вытащил ее и спрятал под одеялом. Если это Сириус, он знает, где искать: в дальнем конце лазарета, за наполовину задернутыми занавесками. Если же это не Сириус…
— Люпин.
Снейп. Ремус повернул голову на этот голос, отчаянно желая, чтобы на глазах у него не было никакой повязки — чтобы ему, черт побери, вообще не требовалась повязка! — но выбирать не приходилось. Он рывком сел на кровати.
— Что ты здесь делаешь? — и добавил: — Я, между прочим, не один — мадам Помфри у себя в кабинете.
— И мы оба прекрасно знаем, как легко ее можно нейтрализовать простым заглушающим заклинанием, — бесстрастно напомнил Снейп — почему-то он говорил сипло, как удавленник, и при этом очень устало. — Вижу, мадам Помфри так тебя и не вылечила.
— И ты небось даже догадываешься, почему, — это прозвучало так обиженно, что Ремусу самому от себя стало противно.
— Она не темная волшебница. Результат налицо.
Ночной гость явно приближался — Ремус услышал шорох шагов и, не успев даже вытащить палочку и сказать что-нибудь угрожающее, ощутил, как чужие пальцы сдвигают с глаз повязку…
— Отдай! — испуганно и сердито выкрикнул он; изо всех зажмурился и слепо зашарил по сторонам, пытаясь нащупать полоску ткани, но Снейп только толкнул его в плечо и, воспользовавшись секундным замешательством, отобрал у него палочку.
— Придурок. Ну давай, заставь меня использовать обездвиживающее заклинание — мне так будет даже удобнее.
— Да чтоб ты сдох! — выдохнул Ремус.
— Что я тут, по-твоему, делаю, — в усталом голосе Снейпа явственно слышалось отвращение. — Покушаюсь на твою добродетель? Если Блэк от нее хоть что-то оставил. Успокойся, Люпин, полудохлые вервольфики не в моем вкусе.
— Тогда отвали от меня! — огрызнулся Ремус, гадая, не будет ли это преступлением против гриффиндорских ценностей — то, что он не решился напасть первый… слепой, без палочки, когда у врага все мыслимые преимущества… или, наоборот, если бы он напал, то совершил бы преступление против здравого смысла? Увы — одно другого не исключало.
— С каких это пор ты научился не только кусаться, но и лаять?
Ремус замер — пальцы Снейпа ощупывали лоб. Оттолкнул его руку в сторону:
— Ты что делаешь?
— Перестань жмуриться. Мне надо осмотреть твои глаза. К тому же это совсем уж нелепо — спорить с человеком, который держит их закрытыми.
— Да я ослепнуть не хочу, ты…
Гондон.
— Тогда дай мне на них взглянуть. Я могу тебя исцелить.
— Что… — Ремус так удивился, что чуть было не распахнул глаза, но в последний момент спохватился и крепко прижал к ним ладони. — Да с чего мне тебе верить, Снейп, — сказал он и мысленно себя обругал за отчаянно задрожавший голос.
Снейп вздохнул — так, словно разговаривал с капризным ребенком.
— Мальсибер — по крайней мере, я полагаю, что это был именно он — попытался наложить на кого-то из нас Гургес Долор. Скорее всего, соблазнился удобной возможностью и метил сразу в обоих, — в его голосе слышалась скрупулезно выверенная доза отвращения. — Когда заклинание разбилось о щит, ты смотрел прямо на вспышку, потому и ослеп.
— Как странно — я тоже это заметил.
— Тогда, возможно, мощи твоего интеллекта хватило и на то, чтобы сообразить, что твоя слепота спровоцирована корпускулами темного заклинания — эрго, обычные методы исцеления эффекта не возымеют?.. — отвращение в его голосе стало куда более явным, очевидно, из-за Ремусовой глупости.
Когда их загоняли в угол, гриффиндорцы начинали дерзить.
— С каких это пор ты начал так высокопарно выражаться?