— Я… — голова отчаянно кружилась; он не слишком-то хотел пить то, что сварит для него Снейп, особенно если тот потребует подписать информированное согласие на прием экспериментального зелья, которое способно…
— Стоп, — он резко выпрямился, — а с чего ты вдруг решил, что друзья как-то влияют на мое состояние? Тебе же неоткуда было об этом узнать!
— Всего лишь логичное предположение, Люпин, — так гладко и без запинки ответил тот, что чутье невольно зашептало: он умен и прекрасный лжец — не он ли только что тебя учил, как лучше скрывать правду?.. — Раз вы бродите по окрестностям школы вчетвером, и никто еще не умер, напрашивается вывод, что до сих пор им удавалось хотя бы отчасти тебя контролировать.
— Ну да, так оно и есть — но ты явно о чем-то умалчиваешь…
— Как это по-гриффиндорски, — вздохнул Снейп. — Разумеется, да; с чего ты вообще взял, что я все тебе выложу?
Ремусу до боли захотелось хоть как-то укоротить хвост этой самодовольной скотине. Но если ты хочешь от кого-то одолжения — изволь смиренно склонить голову и задрать лапки кверху. В итоге он закатил глаза (по-прежнему незрячие) и сказал:
— Да я и сам себе поражаюсь. Ну, теперь-то ты меня вылечишь?
— Да.
А потом что-то слабо зашуршало, и Ремус снова занервничал.
— А глаза лучше закрыть или открыть? — спросил он, пытаясь взять себя в руки… очень хотелось поежиться или вцепиться в простыню, но это бы выглядело совсем уж жалко.
— Возможно, ты не захочешь их открывать — хотя бы для того, чтобы избежать неприятных ощущений, когда зрение к тебе вернется. Не отвлекай меня больше, Люпин.
И Снейп негромко заговорил — голос шелестел в ушах, бесконечный, неумолчный, тянулся монотонным речитативом… Ремус не узнавал язык — может, англосаксонский? — и слова текли мимо, как вода; потом его обожгло, точно колючим ветром, и новый порыв растрепал волосы, а кожу неприятно защипало… Лицо стянула какая-то субстанция — она забивалась в рот и нос, облепляла удушающей пленкой, и Ремус распахнул глаза — мелькнула паническая мысль: "Так и есть, он решил меня убить…"
…а потом темнота развеялась, и эта штука на лице тоже… что-то засосало их в себя, словно пылесос — бумажную салфетку… в глазах взорвался свет, заплясал тупыми иголочками; Ремус выругался и закрылся от него руками…
— Я же предупреждал, Люпин.
Он протер глаза. Медленно их разлепил. Прищурившись, оглядел больничное крыло… полумгла, испещренная кляксами теней — только-только забрезжил рассвет… моргнув, он повернул голову и посмотрел налево, на Снейпа, который…
— Боже милостивый, — всполошился Ремус, — это Джеймс и Сириус, да? Что они с тобой сделали?
— Ничего, — Снейп разговаривал своим обычным голосом, но по лицу его разливалась восковая бледность, как у мертвеца, а под запавшими глазами залегла синева, и он казался старше своего возраста — черты заострились, кожа обтягивала каждую косточку…
— Твой вид… настораживает. Тебе бы… слушай, тебе бы и правда лучше отменить свое заглушающее заклинание — или что ты там наложил, чтобы Помфри не помешала — и позвать ее…
— Она мне ничем не поможет, — Снейп убрал свою палочку. — Если твои глаза функционируют, как обычно — то бишь куда лучше мозгов, — то я пойду.
— Хорошо, — Ремус не стал развивать эту тему. — Да, с ними все в порядке. Спасибо тебе. Большое спасибо. Я… но ты уверен, что Джеймс и Сириус…
— Они совершенно точно ни при чем, — в левом глазу Снейпа словно замерцал огонек. — Вчера я обеспечил их занятием до глубокой ночи. Отработка у профессора Макгонагалл.
Ремус не знал, что на это ответить. В груди бурлил какой-то странный смех — то ли от изумления, то ли от беспомощности…
— Ах ты… — нет, это бесполезно; он сдается.
— У меня были дела, — безучастно пояснил собеседник. — А они мешались под ногами. И кстати: можешь не переживать, что твои приятели будут активно настаивать на вашем ежемесячном моционе. Как оказалось, в отдел магического правопорядка вчера была подана жалоба — на незаконные действия трех несовершеннолетних незарегистрированных анимагов. Не помню, какое наказание предусмотрено за это правонарушение, но сомневаюсь, что они ограничатся неделей отработок.
И он усмехнулся прямо в лицо обомлевшему Ремусу; мелькнула улыбка сытого злорадства, тонкая и отточенная, как серп, и Снейп выскользнул из лазарета — словно тень, которую унес ветер.
Лили проснулась. Сощурилась, вглядываясь в красноватый полумрак под балдахином, и прислушалась к разбудившим ее невнятным звукам. Сквозь задернутый полог, пятнистый от утреннего солнца, доносились голоса ее соседок по спальне… Фелисити, Мэри, Корделия… "Господи, какие же они трещотки", — вспыхнуло в голове, и Лили вспомнила, что и раньше об этом думала: девчонки всегда устраивали жуткий гвалт, который поднимал ее по утрам. Какой будильник, о чем вы? Кому он нужен, когда есть эта троица, столь рьяно — и шумно, не забудем о шуме — наводящая красоту?..